Эркюль Пуаро

Мысли Герды метались от одного к другому, и чувство неуверенности и беспокойства росло. Весь мир съежился в комок, собравшись вокруг бараньей ноги, медленно остывавшей на блюде.

На другом конце стола двенадцатилетний Теренс вдруг сказал:

– Борная кислота горит зеленым пламенем, а сода – желтым.

Герда рассеянно посмотрела через стол на веснушчатое открытое лицо сына. Она понятия не имела, о чем он говорит.

– Ты это знала, мама?

– Что, дорогой?

– Про соли.

Взгляд Герды скользнул к солонке. Да, соль и перец были на столе. Тут все в порядке. На прошлой неделе Льюис забыла их поставить, и это вывело Джона из себя. Вечно что-нибудь не так.

– Это химический опыт, – мечтательно произнес Теренс. – По-моему, страшно интересно!

Девятилетняя Зина с хорошеньким, но пустым личиком захныкала:

– Я хочу есть. Когда мы начнем есть?

– Мы могли бы начать, – сказал Теренс. – Он не будет против! Ты же знаешь, как быстро он ест.

Герда покачала головой. Нарезать баранину? Но она никак не запомнит, откуда нужно начинать резать. Конечно, может быть, Льюис положила мясо на блюдо правильно... но иногда она ошибается. А Джона раздражает, если мясо нарезано не так, как надо. Герда подумала с отчаянием, что у нее самой всегда все получается не так, как надо. О господи! Подливка совсем остыла. Уже покрылась пленкой... Нужно все-таки отправить мясо на кухню... но Джон, может быть, уже идет. Он уже должен был прийти. Мысли Герды метались, как зверь в клетке.

Сидя в приемном кабинете, Джон постукивал рукой по столу, прекрасно сознавая, что ланч в столовой наверху уже, вероятно, готов, но тем не менее не мог заставить себя подняться.

Сан-Мигель... синее море... аромат мимозы, алые цветы на фоне зеленых листьев... жаркое солнце... песок... отчаяние любви и страдания...

– О господи! – взмолился он. – Только не это! Никогда! С этим покончено!

Лучше б я никогда не знал Веронику, никогда не женился на Герде, никогда не встретил Генриетту! Мамаша Крэбтри одна стоит их всех!

Неприятности начались на прошлой неделе, во второй половине дня. До тех пор Джон был очень доволен ее реакцией на лекарство. Миссис Крэбтри уже выдерживала дозу в пять тысячных. И вдруг появилось тревожное повышение интоксикации, и реакция DL вместо положительной оказалась отрицательной.

Старушка лежала посиневшая, тяжело дыша, и смотрела на него злыми проницательными глазами.

«Делаете из меня морскую свинку, голубчик? Эксперимент? Так, что ли?»

«Мы хотим вас вылечить», – сказал он, улыбнувшись.

«Опять за свои штучки! – Она вдруг ухмыльнулась. – Да я ведь не против, бла'ослови вас 'осподь! Действуйте, доктор! Кто-нибудь же должен быть первым, верно? Так я 'оворю? Как-то, еще девчонкой, я сделала перманент. То'да это было в новинку. Стала, как не'р, волосы – 'ребешком не продрать. А все равно здорово! Потешилась вволю... Так что, доктор, можете потешиться за мой счет! Я выдержу!»

«Что, очень плохо?» – Пальцы Джона нащупывали ее пульс. Жизненная энергия передалась от него задыхающейся старой женщине на больничной койке.

«Очень! Что-то вышло не так, да? Ну ничего, не падайте ду'ом, доктор! Я потерплю! Правда, потерплю!»

«Вы молодчина! – с одобрением сказал Джон. – Если б все мои пациенты были такие».

«Я 'очу поправиться! Вот так-то! 'очу выздороветь! Моя мать дожила до восьмидесяти восьми, а бабке было девяносто, ко'да она отправилась на тот свет. Мы живучие! В нашем роду все живучие!»

Джон ушел тогда из больницы расстроенный, подавленный сомнениями и неизвестностью. Он так был уверен в правильности избранного пути! Где, в чем он ошибся? Как уменьшить интоксикацию, поддержать удовлетворительный объем гормонов и в то же время нейтрализовать пантратин?.. Слишком он был самоуверен. Не сомневался в том, что ему удалось обойти все препятствия.

Как раз тогда на ступеньках больницы Святого Христофора на него вдруг нахлынула отчаянная усталость, отвращение к бесконечной, повседневной, изнуряющей работе в больнице, и он вспомнил о Генриетте. Подумал вдруг не о ней самой, а о ее красоте, свежести, здоровье и удивительной энергии. Ему припомнился даже чуть слышный аромат примул от ее волос.

Сообщив домой, что его срочно вызывают, Джон отправился прямо к Генриетте. Войдя в студию, он сразу же ее обнял с такой страстью, какой не было раньше в их отношениях. В ее глазах мелькнуло внезапное удивление, отстранившись, она освободилась из его рук и пошла приготовить ему кофе. Двигаясь по студии, Генриетта забрасывала его отрывистыми вопросами. «Ты пришел, – спросила она, – прямо из больницы?»