Вероника ждала его. Она окликнула его из окна претенциозного, с верхним деревянным этажом, дома.
– Входи, Джон! Утро сегодня холодное.
В гостиной, обставленной белой мебелью с подушками цвета бледного цикламена, горел камин.
Окинув Веронику оценивающим взглядом, Джон увидел при утреннем свете то, что не в состоянии был заметить прошлой ночью: разницу между сегодняшней Вероникой и девушкой, которую постоянно помнил.
«По правде говоря, – думал Джон, – сейчас она гораздо красивее, чем была раньше». Теперь она лучше понимала свою красоту, заботилась о своей внешности и умело ее подчеркивала. Волосы, которые были прежде густого золотого цвета, стали серебристо-платиновыми. Новый рисунок бровей придавал бóльшую пикантность. Красота Вероники никогда не была ни глупой, ни пустой. Вероника, насколько он помнил, всегда считалась одной из «интеллектуальных актрис». У нее были университетский диплом и степень, а также собственное мнение о Стриндберге и Шекспире.
Джона поразило то, о чем он лишь смутно догадывался раньше: перед ним была чудовищно эгоистичная женщина. Она привыкла всегда получать желаемое, и под привлекательной, красивой внешностью Джон чувствовал отталкивающе жесткий характер.
– Я послала за тобой, – сказала Вероника, протягивая ему коробку сигарет, – потому что нам необходимо поговорить. Мы должны предпринять определенные шаги. Я имею в виду наше будущее.
Джон взял сигарету, закурил.
– А у нас есть будущее?
Вероника пристально посмотрела на него.
– Что ты имеешь в виду? Конечно, у нас есть будущее. Мы и так потеряли пятнадцать лет.
Джон сел.
– Извини, Вероника, но, боюсь, ты не так поняла. Мне... было очень приятно встретиться с тобой, но у тебя своя жизнь, а у меня – своя. Они совершенно разные.
– Глупости, Джон! Я люблю тебя, и ты любишь меня. Мы всегда любили друг друга. Ты был невероятно упрям, но не стоит теперь говорить об этом. Наши с тобой жизни не будут мешать друг другу. Я не собираюсь возвращаться в Штаты. Когда закончится моя работа в фильме, который сейчас снимается, я буду играть на лондонской сцене. У меня есть чудесная пьеса... Элдертон написал ее специально для меня. Успех будет грандиозный!
– Не сомневаюсь, – любезно сказал Джон.
– Ты можешь продолжать свою работу. – В ее голосе была доброта и снисходительность. – Говорят, ты довольно известен.
– Я женат, дорогая! У меня дети.
– Я и сама в данный момент замужем. Но это легко уладить. Хороший адвокат обо всем позаботится. – Вероника ослепительно улыбнулась. – Мне всегда хотелось выйти за тебя замуж. Сама не могу объяснить этого желания, но это так!
– Прости, Вероника, но никакой, даже самый хороший адвокат не понадобится. У нас с тобой нет ничего общего.
– И после вчерашнего?..
– Ты не ребенок, Вероника. У тебя было немало мужей и, по-видимому, немало любовников. Что значит прошлая ночь? Ничего, и ты это знаешь.
– О Джон, дорогой мой! – Она все еще была в хорошем настроении и снисходительна. – Если бы ты видел свое лицо... там, в этой душной гостиной! Можно было подумать, что ты снова очутился в Сан-Мигеле!
Джон вздохнул.
– Я
– Ты предпочитаешь мне своих детей и жену?! – Она была искренне удивлена.
– Как ни странно тебе это покажется, – да!
– Глупости, Джон! Ты меня любишь.
– Прости, Вероника.
– Ты не любишь меня? – спросила она недоверчиво.
– Ты необыкновенно красивая женщина, Вероника, но я не люблю тебя.
Вероника застыла словно восковая фигура, и эта неподвижность вызывала тревогу. Когда она заговорила, в ее голосе было столько злобы, что Джон отпрянул.
– Кто она?
– Она? Кого ты имеешь в виду?
– Женщина, которая вчера вечером стояла у камина?
«Генриетта, – подумал Джон. – Черт побери, как она догадалась?» Вслух он сказал:
– О ком ты говоришь? Мидж Хардкасл?
– Мидж? Эта коренастая темноволосая девушка? Нет, я не ее имею в виду и не твою жену. Я говорю об этой дерзкой чертовке, которая стояла, облокотившись о камин. Это из-за
Вероника встала и подошла к нему.
– Пойми, Джон, с тех пор как полтора года назад я вернулась в Англию, я думаю только о тебе. Как, по-твоему, почему я приехала в этот дурацкий коттедж? Да я просто-напросто узнала, что ты часто наезжаешь сюда, к Энкейтллам!
– Значит, все вчерашнее было спланировано заранее?!
– Ты
– Я – ничей, Вероника! Разве жизнь до сих пор не научила тебя, что нельзя владеть душой и телом другого человека? Я любил тебя, когда был молод, хотел, чтобы ты разделила мою судьбу. Ты отказалась!
–
Ее заносчивость вывела его из себя.
– Не думай, что ты