Ермак Тимофеевич

— Люди, главное, отдохнут, сил наберутся, а это в походе первое дело. Вишь, как грохочут, веселы, довольны…

За кострами действительно беседа шла всё оживлённее и оживлённее, всё чаще слышались шутки и смех.

XIII

Цыганка

Оставим Ермака Тимофеевича с его людьми в их волшебной пещере и вернёмся снова в хоромы Строгановых.

Опасения Семёна Иоаникиевича сбылись. Не прошло и недели после отправления в поход Ермака, как кочевники стали беспокоить границы Строгановского царства, и потребовалось снаряжать против них людей, начальство над которыми принял Никита Григорьевич Строганов, а Максим Яковлевич остался дома, тоже занятый устройством оборонительных сил, на случай возможного нападения на усадьбу.

Эти распоряжения Строгановых произвели известное впечатление на кочевников, и они, разбитые Никитой Григорьевичем Строгановым и его людьми и прогнанные за Каменный пояс, более уже не беспокоили приготовившихся к отпору соседей.

В усадьбе всё шло по-прежнему. Ксения Яковлевна была относительно спокойна. Причиной тому была Домаша. Она сумела вселить в свою хозяйку-подругу веру в счастливую звезду Ермака Тимофеевича.

— Он заговорённый… Это уж я знаю.

— Как заговорённый?.. — удивилась молодая Строганова.

— Да так… От всего, слышь ты, и пули и стрелы отскакивают…

— Да что ты!

— Верное слово.

— Откуда ты знаешь?

— Да его же люди болтают. Николи даже ранен не был, а всегда впереди, так и врубается, бывало, во вражеские толпы, кругом него вальмя валит народ, а он хоть бы что, рубит себе или действует кистенём, любо-дорого глядеть…

— Так ведь, может, Бог берёг до поры до времени, а не ровен час…

Голос её дрогнул.

— Да нет же, говорю тебе, Ксения Яковлевна, что заговорённый он. Такое слово, значит, знает… Недаром бают, он с колдуньей связавшись был…

— Что ты говоришь глупости…

— Не глупости, а правду.

— Кто же такое болтает?

— Да его же люди тоже баяли. Стояли они на Волге, а там в лесу колдунья жила, так он к ней часто шастал.

— Всё это пустое… Он в Бога верит. Как истово молился на обручении и на молебне…

— Одно другому, бают, не вредит.

— Разве что… А, кстати, Домаша, ты не узнала о цыганке-то?

— Это о Мариуле-то?

— Да.

— А тебе с чего это, Ксения Яковлевна, она на память пришла?

— Да вот о колдунье ты заговорила.

— Да разве она колдунья?

— Ну гадалка, верно, ты, кажись, что-то болтала.

— Я думала, что гадать она умеет, цыганки-то на это горазды, а тогда ещё ничего нам, что будет, неведомо было, я тебе и сказала о Мариуле. Потом, как всё объяснилось, до Семёна Аникича дошло, он согласие своё дал, обручили вас с Ермаком Тимофеевичем, я об ней и думать забыла.

— Жаль… — разочарованно произнесла Ксения Яковлевна.

— С чего жаль-то? О чём же гадать теперь?

— И тебе не о чем? — лукаво посмотрела на неё молодая Строганова.

— Мне-то и подавно.

— А об Яшке?

— Я об этом и думать забыла. Мекаю так: если бы с ним стряслась беда, так сердце-вещун мне сказало бы, а коли молчит оно, так, значит, попросту он шатается по белу свету. А коли так, не стоит он моей думушки.

— И злая же ты, Домаша!

— На дурных и надо злой быть.

— Нет, я бы всё простила Ермаку, — задумчиво сказала Ксения Яковлевна.

— И ничего нет в том доброго, — с жаром заговорила Домаша. — С их братом нашей сестре тоже держать ухо востро нужно, раз помилуешь, они тебе на шею сядут и поедут. Тогда аминь. Прощай, вольная волюшка.

— Коли любит, и воли ненадобно.

— Так ведь и для него так же.

— Вестимо.

— А они норовят нас покорить, а самим быть хозяевами.

— Да ведь испокон веку так…

— А я на то не согласна.

— Так гадать тебе не о чем? — вдруг спросила молодая Строганова, видимо, совершенно не заинтересованная вопросом, кто будет у них главой, Ермак ли или она…

— Ровненько не о чем.

— А мне так есть о чём.

— О чём бы это?

— А хоть бы об Ермаке.

— Что гадать-то об нём? Крошит он теперь, чай, нечисть на обе корки, вот и всё. Скоро, чай, и назад воротится.

— Это как ещё сбудется…

— Да уж поверь мне.

— Верю я тебе, а всё же погадать бы я не прочь.

— Хорошо, я прознаю про Мариулу-то.

— Когда?

— Да хоть сегодня же. Антиповна с ней в дружестве.

— Ну!

— Верно слово. Сколько раз видела их вместе, душевно так беседуют.

— А Мариула-то что делает?

— В прачках она.

— И не скучает?

— Чего же ей скучать?..

— Чай, всё же к своим привыкла.

— Не любит она их, сказывают.

— А ты с ней не говорила?

— Не видала даже путём. Я в людскую избу-то забегаю в год раз по обещанию. Да она, бают, дикая… Только с Антиповной да ещё кой с кем и беседует, а то всё молчит или песни про себя мурлыкает, да и песни-то непонятные…

— Не нашенские?

— Нет. Сказала: разведаю…

— И раньше тоже сказывала.

— Да раньше-то тут такое пошло, что не до неё было, а кроме того, я мекала, что она не надобна.

— Нет, очень надобна… — вздохнула Ксения Яковлевна.

— Теперь уже сделаю, покойна будь.