Эрнест Хемингуэй

В ходе войны греческие солдаты, воевавшие за чуждое им дело под руководством некомпетентных офицеров, стали терпеть поражение. Осенью 1922 года, когда Хемингуэй прибыл в Константинополь, «шумный, жаркий, холмистый, грязный и прекрасный город», наводненный «слухами и людьми в мундирах», греки отступали по всему фронту и готовились закрепиться во Фракии. Там должно было произойти решающее сражение. Хемингуэй собирался о нем писать, но в этот момент в Афинах произошел государственный переворот. Король Георг, проводивший антинародную, предательскую политику, что привело к проигрышу войны, был свергнут, после чего сразу же начались мирные переговоры в маленьком городке Мудании на берегу Мраморного моря. Все эти напряженные дни Хемингуэй провел в городе, в котором царило тревожное настроение; часть христианского населения, боясь репрессий победителей, спешила эвакуироваться. Журналист жил в полупустой грязной гостинице, страдая от приступов малярии.

По соглашению в Мудании Фракия отходила к Турции: началось отступление греческой армии и одновременно бегство мирных жителей. Вместе с отступавшими, совершавшими мучительный многомильный путь по превращенной в месиво дороге, в холод и дождь вместе с потоком беженцев двигался и Эрнест Хемингуэй. На итальянском фронте он увидел ужас окопов. Теперь же перед ним обнажилась трагедия мирного населения, двухсот пятидесяти тысяч людей, согнанных с родных мест.

Почти на двадцать миль дорогу запрудила нескончаемая вереница повозок, запряженных волами, испачканных грязью буйволов, ковыляющих мужчин, женщин и детей, бредущих под дождем, накрыв головы одеялами, телег с жалкими пожитками, уныло бредущего скота.

Во время отступления Хемингуэй познакомился с американским кинодокументалистом, который вел съемки; однажды им пришлось переночевать в гостинице, где их буквально загрызли вши. Правда, хозяйка уверила их, что это все-таки лучше, чем спать на голой, холодной земле.

20 октября в «Торонто стар» появляется очерк Хемингуэя «Безмолвная процессия». В ней есть такие строки: «Нескончаемый, судорожный исход христианского населения Восточной Фракии запрудил все дороги к Македонии… Это безмолвная процессия. Никто не ропщет. Им бы только идти вперед. Их живописная крестьянская одежда насквозь промокла и вываляна в грязи. Куры спархивают с повозок им под ноги. Телята тычутся под брюхо тягловому скоту, как только на дороге образуется затор. Какой-то крестьянин идет, согнувшись под тяжестью большого поросенка, ружья и косы, к которой привязана курица. Муж прикрывает одеялом роженицу, чтобы как-нибудь защитить ее от проливного дождя…»

Этот поток человеческого горя стал для Хемингуэя символом жестокости и аморальности войны. Прибыв в Софию, он послал в «Торонто стар» еще одну корреспонденцию, озаглавленную «Беженцы из Фракии»: в ней он дополнил нарисованную им картину новыми горькими подробностями «ужасного ковыляющего шествия людей, согнанных с насиженных мест». Это зрелище надолго запечатлелось в памяти писателя. В сборнике же «В наше время» подробная, выписанная пером Хемингуэя-очеркиста картина была «сгущена» до одного предельно емкого абзаца. Эпизоды войны на Ближнем Востоке несколько раз возникают в «интерлюдиях» этого сборника.

Писатель вернулся с греко-турецкого фронта посуровевшим, со следами перенесенных физических тягот, а главное, с «совершенно разбитым сердцем»; внутренне он уже чувствовал, что пережитое должно получить и какое-то художественное выражение. Это еще больше укрепило потребность писать прозу. Именно события на Ближнем Востоке, как считают некоторые исследователи, помогли Хемингуэю по-настоящему узнать войну. Возможно, «исход» из Фракии позволил ему позднее дать другую массовую сцену, описание панического отступления итальянской армии под Капоретто в романе «Прощай, оружие!», хотя он сам не был непосредственным очевидцем этой катастрофы.

4