Эрнест Хемингуэй

Книга «Зеленые холмы Африки» увидела свет в октябре 1935 года; вскоре было продано более 10 тысяч экземпляров. Однако критики, которых Хемингуэй аттестовал не иначе как «вши на теле литературы», встретили ее в целом недоброжелательно. Его упрекали в том, что он занимает «эскепистскую» позицию, т. е. поглощен «периферийной» тематикой, не реагирует на острые проблемы, которые волнуют пораженную кризисом Америку, в том, что он слишком увлечен спортом и проблемой насильственной смерти. Высказывалось и не лишенное смысла мнение о том, что документальная проза, как бы она ни была совершенна, — не может конкурировать с прозой художественной.

В целом Хемингуэй довольно негативно относился к критикам и их сочинениям. Несправедливость некоторых из суждений задевала его авторское самолюбие. Вместе с тем он внутренне не совсем был доволен собственной книгой, хотя большинство рецензентов по-прежнему восхищались ее стилем. По словам одного из них, «писатель проявляет такое искусство прозы, которое звучит подобно поэзии, оставаясь в то же время прозой, легкой, загадочной и притягательной».

В чем же упрекали Хемингуэя? Критик-марксист Гренвилл Хикс в левом журнале «Нью Мэссиз» утверждал, что Хемингуэй озабочен второстепенными темами и «не дает себе труда пристально взглянуть на американскую панораму». Даже «открыватель» Хемингуэя Эдмунд Уилсон назвал книгу об Африке «скучной». Огорчительной была и статья английского писателя Уиндема Льюиса, озаглавленная «Немой бык», в которой Хемингуэй характеризовался как создатель антиинтеллектуальных «быкоподобных» персонажей, в чем-то, видимо, близких самому автору. А критик Макс Истмен договорился до того, что приписал Хемингуэю особый интерес к изображению мужества, поскольку сам он его лишен. Оскорбленный Хемингуэй несколько лет спустя, встретив Истмена в одной из редакций, затеял с ним потасовку, доказав свое физическое превосходство…

Однако в это же самое время произошло, правда, заочное, знакомство Хемингуэя с уже упоминавшимся критиком, который ему понравился и вызвал живую симпатию. Это был, советский переводчик и литературовед И. А. Кашкин, который первым в СССР стал исследователем и пропагандистом Хемингуэя. Позднее один из недругов критика назвал Кашкина «кандидатом хемингуэевских наук», думая этим его уязвить, а на самом деле сделал ему комплимент. В 1934 году в Москве вышел сборник Хемингуэя «Смерть после полудня», в который вошли новеллы из трех сборников. Его составителем, редактором переводов, а также автором вступительной статьи «Эрнест Хемингуэй: трагедия мастерства» был И. Кашкин. Статью также напечатали в английском издании журнала «Интернациональная литература» (в № 5 за 1934 r.) и переслали Хемингуэю в Ки Уэст.

Изданные в Москве сборник и статья обрадовали Хемингуэя. В августе 1935 года он отправил Кашкину обстоятельное письмо, в котором для адресата было немало лестного: «Приятно, когда есть человек, который понимает, о чем ты пишешь. Только этого мне и надо. Каким я при этом кажусь, не имеет значения». Далее он писал, что буржуазная критика «смехотворна», в то время как «новообращенные коммунисты». т. е. те, кто поверхностно усвоил марксистскую фразеологию, что было модно в те годы, «Стараются быть правоверными, озабоченными лишь тем, чтобы только не было бы ереси в их критических оценках».

Видя, сколь серьезно и уважительно относится Кашкин к его творчеству (что отнюдь не исключало критических оценок), Хемингуэй счел полезным. ознакомить советского критика со своей общественной позицией. При этом он, конечно, понимал, что Кашкин далеко не во всем с ним согласится. Хемингуэй же, отстаивая свою концепцию индивидуализма, не хотел связывать себя никакой политической программой. Он не приемлет марксизма, в котором усматривает посягательство на свою свободу как высшую ценность. Любое государство представляется ему враждебной силой. Уподобляет писателя «цыгану», который ни от кого не зависит, никому не подвластен. Классовая точка зрения кажется ему свойством ограниченного таланта. Художник мирового масштаба, а себя он, видимо, относил уже к таковым, принадлежит всему человечеству.

Конечно, эти взгляды Хемингуэя не были абсолютными, застывшими. Мы знаем, что в пору испанских событий он «полевел», отождествил себя с конкретными политическими силами, республиканцами, антифашистами.

Но в чем он был непоколебимо тверд, так это в отстаивании своей писательской свободы. Художник слова, утверждал он в письме Кашкину, «ничем не обязан любому правительству. И хороший писатель никогда не будет доволен существующим правительством, он непременно поднимет голос против, властей, а рука их будет всегда давить его. С той минуты, как вплотную сталкиваешься с любой бюрократией, уже не можешь не возненавидеть ее. Потому что, как только она достигает определенного масштаба, она становится несправедливой».