Эромагия

Стоящий торчком шланг мелко задрожал, а потом судорожным рывком опрокинулся набок. С хлюпаньем Мустафа вылетел из него, как пробка из бутыли забродившего сидра, пронесся, скользя по полу, и остановился возле Аниты. В клетке фазаны душераздирающе заорали. Ведьма стала медленно отползать на коленях.

— М-мы… — промычал джинн из кальяна, лежа на боку лицом к ней. Большие разноцветные зрачки медленно вращались в разных направлениях. Бочкообразный волосатый торс — вроде и плотный, но все равно слегка просвечивающийся — был опоясан широченным цветастым поясом. Огромная белая чалмища напоминала снежный сугроб. — М-му-у…

Анита замерла, разглядывая его. Джинн перевернулся на живот, мучительно икнул, содрогнувшись всем своим мощным оплывшим телом, выпустил изо рта дымный пузырь и приподнялся, упираясь ладонями в пол.

— М-м-мустафа прибы-ыл…

— Забери ее! — прокричал Великий Визирь, вскакивая и сбегая с возвышения.

Вдруг вращающиеся глаза джинна с почти слышным хлопком закрылись, голова упала на грудь, и сам он рухнул животом на пол — после чего захрапел так, что позади мелко задребезжали какие-то детали в кальяне.

— В гарем! — Великий Визирь, подскочив к Мустафе, с размаху пнул его загнутым носком тапочки по огромной, обтянутой блестящим шелком ляжке. — Доставь в гарем нашего солнцеликого!

Джинн всхрапнул, заворочался, с трудом приподнялся. Разноцветные глаза — правый зрачок был зеленым, а левый — желтым — уставились на Визиря.

— Ты хто? — спросил он.

Голос будто доносился из глубокого гулкого ущелья.

— Твой повелитель, твой, твой, повелитель я твой!

Аните показалось, что действие затяжки подходит к концу: Визирь двигался уже медленнее, чуть качаясь, волоча за собой бороду, будто длинную мочалку. Он стал сутулиться, да и говорил теперь тише.

— Аллах всемогущий, с кем приходится работать… Сколько гнета на мне, сколько ответственности… Я твой повелитель, болван! — взвизгнул он. — В Шахназарскую башню ее! В гарем к нашему лунообразному!

Ведьма сидела, крутя головой и глядя на обступивших ее — на вставшего Мустафу, Великого Визиря и двух служанок с опахалами.

— Ну же?! — взвизгнул старик.

Джинн вновь икнул, повращал глазами и схватил в охапку одну из брюнеток. Та заверещала и начала колотить его опахалом по чалме.

— Не эту! — заорал Визирь, тыкая Мустафу кулаком в бок. — О, какой я злой! Что за убогие обалдуи окружают меня, что за скудоумные губошлепы населяют это государство?!

Мустафа отпустил служанку и схватил Аниту. Она тоже заверещала — даже громче.

— Эта?.. — невнятно спросил джинн.

— Да, да! Доставь на верхний этаж, там ее встретят и отведут куда следует!

Мустафа оглядел Аниту и вдруг осклабился.

— Ы… — Он провел шершавым пальцем по ее щеке. — Красива эта…

Ведьма уже собралась было стукнуть джинна кулаком по носу, но тут они взлетели.

4

— Э… погодите!

Кое-как достигший пола Тремлоу нашел в обломках ступы дорожную лампу из бронированного стекла, разжег ее и поднял над головой.

Его окружало дно общества, ковровые маргиналы — бомжи, облезшие и рваные. «А не оторван ли у одного из них угол…» — подумал было Шон, но затем отмел эту мысль: там была дорогая вышивка, здесь же… Нет, в обступившей рыцаря толпе тоже попадалась бывшая знать, но ясно было, что с тех пор, как эти ковры лежали на полах и висели на стенах дворцов и богатых домов, минул не один год.

— Так, может, шпиён это падишаха? — промямлил облезлый старикашка, стоящий на двух своих дрожащих нижних углах, как на хилых кривых ножках.

— Убить его! — тонким голоском согласился другой, квадратный придверный коврик. — Давайте его поднимем повыше и сбросим. Он будет падать и дрыгать ногами!

— Лучше задушить… — красивым контральто произнесла узкая ковровая дорожка, парящая в метре над головой рыцаря.

— Я… э… — Шон попытался собраться с мыслями. Ему еще не приходилось бывать в подобном обществе, и он слегка растерялся.

— Нет-нет, давайте разберемся… — с придыханием прошептал третий, украшенный когда-то длинными и пышными, но ныне полуоборванными свалявшимися кисточками, и с поблескивающими шелковыми нитями, вплетенными в изящный узор.

— А я говорю — задушить! — кровожадно повторила дорожка. Она зловеще заколыхалась, изогнувшись, опустилась ниже и попыталась накрыть Шона с головой. Тремлоу, быстро поставив лампу, ухватил дорожку за конец, взмахнул и шмякнул ею об пол — не слишком сильно, но вполне чувствительно. Она ахнула, другие ковры загудели. Рыцарь разжал пальцы, дорожка поползла от него, сгибаясь и разгибаясь, будто покалеченная змея.

— Расступитесь, товарищи! — произнес решительный голос, и вперед протиснулся большой прямоугольный половик с бледным узором. Его сопровождали два решительных гобелена.

— Что здесь происходит?

— Щеловек, Аладдин… — пожаловался облезлый старикашка. — Джеретщя…

— Дерется? — Ковер завис перед рыцарем. Глаз у него не было, но Шон ясно понимал, что его разглядывают.

— Аладдин? — с удивлением спросил он.

— Мое имя, гражданин, — откликнулся половик. — А что вас смущает?

Узор на нем был в виде перекрещивающихся кувалды и косы, а на гобеленах были вышиты какие-то боевые сцены.