Эротические приключения в некоторых отдаленных частях света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей

Я тоже спешил насладиться их компанией. Не проходило дня, чтобы мы не придумали чего-нибудь новенького. Так, я полагаю, что в некотором роде мною был установлен рекорд, когда мой возбужденный детородный орган продолжал гордо смотреть вверх с пятнадцатью повиснувшими на нем гроздью девушками из веселого дома. Правда, когда к ним присоединилась шестнадцатая, он, словно задумался на мгновение, затем медленно сник – сначала принял горизонтальное положение, а потом угол между ним и горизонтом стал неуклонно приближаться к 90 градусам, но такового все же не достиг, а напряженно замер в районе 45.

Не буду утомлять вас, любезные мои читатели, перечислением милых моему сердцу имен обитательниц веселого дома, проявивших ко мне благосклонность, – я и сам не запомнил их всех, к тому же с какого-то времени стал вдруг замечать, что ко мне приходят все новые и новые девушки – то ли подружки моих милашек, то ли просто случайные лилипутки, присоединившиеся к веселой процессии из любопытства.

Видимо, слухи о том, что происходит в моем доме, поползли по городу, потому что скоро у моих дверей и днем стали останавливаться кареты, из которых выходили закутанные в плащи дамы и стучались в мою дверь. Они настаивали на конфиденциальности наших встреч, и я ввиду высокого положения этих дам в лилипутском обществе не мог отказать им в этих просьбах. В остальном же эти свидания были как две капли воды похожи на наши первые встречи с Кульбюль. Сначала новенькая при виде того, за чем пришла, падала в обморок, а потом, будучи приведена в чувство, стремилась не упустить ни малейшей возможности получить все от нашей встречи. Некоторые уходили от меня ошеломленные, говоря, что жизнь их с этого момента лишается всякого смысла, потому что возвращение в супружескую постель для них теперь невозможно, как невозможно раз вкусившему от запретного плода вернуться в прежнее состояние идиллической невинности. Жалкие достоинства мужа, мол, теперь могут вызвать у них разве что насмешку, а воспоминания о радостях, пережитых со мной, будут согревать их до конца дней. Сколько же таких исповедей довелось мне выслушать в те безмятежные дни!

Скромность не позволяет мне назвать имена тех высоких особ, которые оказали мне честь в моей обители и исполнили танец бесстрашной наездницы. Но об одной из них я все же скажу, потому что черная её неблагодарность чуть было не привела к роковым для меня последствиям. Её происками я вполне мог лишиться жизни и никогда не увидеть моей любезной отчизны. Так пусть же её имя станет известно теперь всем: Её Величество Императрица Лилипутии.

Да, она посетила меня однажды утром. Появилась, закутанная в плащ. Но и разоблачившись, оставшись в чем мать родила, она не сняла маски, закрывавшей её лицо. Правда, это мало ей помогло, поскольку она не избежала общей участи и при виде моего орудия свалилась замертво, и мне пришлось снять с нее маску (которую, впрочем, я тут же вернул на место), чтобы брызнуть ей в лицо водой.

Придя в себя, она некоторое время ошеломленно рассматривала мое естество, а потом уселась на него, как садится лесоруб на поверженный ствол, и, раскинув изящные ножки, властным жестом показала пальчиком на свое крохотное лоно, требуя тех самых ласк, которые я предлагал прочим моим посетительницам. Видимо, слухами полнилась лилипутская земля, иначе откуда императрице было в точности знать, что творится у меня в доме за закрытыми дверями, когда туда приходят искательницы наслаждений? Я принялся щекотать её травинкой, с удовольствием наблюдая, как под маской закатываются в неге её глаза.

Она в женском своем проявлении ничуть не отличалась от других моих гостий. Те же звуки, те же движения…

Возможно, она так и ушла бы, пребывая в заблуждении относительно своего инкогнито, но в последний момент, когда, сидя на моем скакуне, она затрепетала в лихорадке сладострастия, маска съехала набок, и я получил возможность ещё раз увидеть её лицо. Придя в себя, она не стала возвращать маску на место, но, гневно посмотрев на меня надменным взглядом, выразила убеждение, что понятия чести мне не чужды. В чем я и поспешил её заверить. Однако сама она непонятно почему с того самого дня воспылала ко мне ненавистью и не упускала случая тем или иным способом насолить. В особенности её неприязнь ко мне усилилась после пожара в императорском дворце… Но это другая история, о которой я расскажу чуть позже.