Эртан. Дилогия (СИ)

Он улыбнулся — очень самоуверенно, очень по-мужски, как будто знал обо мне нечто такое, что я пыталась скрыть. Я разрывалась между негодованием и восхищением: улыбка ему чертовски шла.

Я снова схватилась за ручку — улыбка погасла. Он прижал дверь ладонью.

— Юля, позвольте мне остаться. Я пальцем до вас не дотронусь без разрешения.

Я заглянула в серые глаза — такие умоляющие, такие… честные.

— Обещаете?

Он демонстративно спрятал руки за спиной. Наклонился к моему уху, прошептал:

— Клянусь.

И прежде, чем я успела его оттолкнуть, — прежде, чем я вообще успела понять, что происходит, — Дан скользнул губами по контуру уха, погладил дыханием кожу на самой границе волос и двинулся по шее вниз.

Его имя вырвалось у меня то ли стоном, то ли мольбой, вот только я уже не знала, чего прошу: чтобы он остановился? Или чтобы продолжил? Я не зря не доверяла прикосновениям — одного касания было достаточно, чтобы растопить мою волю. Ноги внезапно ослабели, и мне пришлось прислониться к двери — к той самой двери, за которую этого вероломного обманщика давно надо было вытолкать взашей.

Дан медленно опустился на колени, не отрывая губ от моего тела, повторяя его изгибы — легко и плавно, ненавязчиво, как будто случайно. Странно, но ткань между губами и телом не гасила, а обостряла ощущения. Нет ничего острее тщательно выверенной случайности — она заставляет желать большего.

— Так… нечестно, — прерывисто прошептала я.

Дан слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Я не нарушил обещания, — сказал он. — Только вы можете освободить меня от клятвы. Скажите — и будет по вашему слову.

Его жадный взгляд плохо сочетался со смиренными речами.

Я промолчала, потому что все, что рвалось с языка, было либо пошлым, либо нецензурным, либо и то и другое вместе. Мне было уже недостаточно прикосновений губ, мы оба это знали, но Дан продолжал держать руки за спиной, как послушный мальчик.

Он играет со мной, неожиданно поняла я. И играет нечестно! Он специально загнал меня в такую ситуацию, вынуждая сказать слова, которых жаждало его мужское самолюбие.

Рррррр. Ненавижу, когда мной манипулируют. Будет по моему слову? Что ж, отлично. Сыграем по его правилам.

— Уходите.

За секунду на его лице промелькнула целая гамма чувств: смятение, недоумение, разочарование, мальчишеская обида. Но он не сказал ни слова. Поднялся, все еще держа руки за спиной. Молча вышел в коридор. Его последний взгляд, брошенный через плечо, был почти бесстрастным. За секунду на его лице промелькнула целая гамма чувств: смятение, недоумение, разочарование, мальчишеская обида. Но он не сказал ни слова. Последний взгляд, брошенный через плечо, был почти бесстрастным.

Я прислонилась лбом к закрытой двери. Плакать от отчаянья или смеяться над собственной упертостью? Странное ощущение. Интересно, как это мне удается — понимать, что я делаю глупости, и при этом продолжать их совершать?

Я не расплакалась только потому, что меня одолевала злость. Причем я сама не знала, на кого злилась больше — на себя или на Дана. Ну ладно, со мной уже давно все понятно. Но что ему стоило хоть раз в жизни перестать изображать джентльмена и поступить так, как хочется, а не как требуют приличия?

Как можно назвать мужчину, который в разгаре любовной игры молча поднимается и уходит?!

«После того, как женщина сказала „Уходи“? Здравомыслящим человеком», — заметила разумная часть моего сознания.

«А кто сказал, что он ушел?» — намекнула неразумная.

Прости, здравый смысл, сегодня нам с тобой определенно не по пути.

Я распахнула дверь с такой силой, что пальцы соскользнули с дверной ручки. Дан стоял в коридоре, прислонившись к стене. На его лице снова мелькнула та же мужская, самоуверенная, я-знал-что-ты-вернешься улыбка, но у него хватило чувства такта стереть ее почти сразу. А у меня хватило ума ее проигнорировать.

Дан привлек меня к себе, и мне пришлось втянуть нас обоих в комнату. Я ведь формально все еще невеста принца, мне не пристало целоваться в коридоре с кем попало.

Щелкнул замок. Платье упало на спинку стула и затрепетало в воздухе, как знамя на ветру. Но на этот раз сравнение не покоробило: есть битвы, в которых лучше сдаться, пока противник еще берет пленных.

Эмпатия включилась почти сразу: для нее требовался физический контакт и эмоциональная настройка, а у нас и того и другого было в избытке. Впрочем, наши чувства и желания на тот момент были так схожи, что эмпатия не мешала — скорее наоборот, добавляла остроты в любовную игру.

Но в какой-то момент словно рухнули щиты, и на меня хлынул поток образов. Информации было так много, что мозг не успевал обрабатывать ее всю, выхватывая только самые яркие моменты.

Сознание как будто разделилось на две части: здесь и сейчас я чувствовала прикосновения, слышала звук наших сплетенных дыханий — и одновременно видела картинки, которые не имели ничего общего с тем, что мы делали.

Я могла остановить поток, но пришлось бы оторваться от Дана — а это уже было выше моих сил.