Есаул из будущего. Казачий Потоп

Самого Аркадия здорово выручал в эти дни непромокаемый плащ с капюшоном из особым образом обработанной кожи. Ни дождь, ни брызги эту преграду преодолеть не могли, но все равно вечером его одежда была сыроватой, видимо, из-за стопроцентной влажности атмосферы. Куда хуже приходилось его охранникам и джурам, такого дорогого наряда не имевшим, у них зачастую все к вечеру натурально мокрым становилось. Тем более что многие не избежали падений, зачастую с лошадьми. И в селах до утра просушить платье удавалось не всегда, спозаранку доводилось натягивать на себя сырые вещи.

Немало хлопот требовал уход за лошадьми. Даже сам Москаль-чародей каждый вечер вытирал насухо и чистил своего Фырка. Ноблес оближ, или положение обязывает. Строить из себя великого пана определенно не стоило. Поистине настоящим великим чудом было то, что никто из отряда в пути не заболел. Люди, что ли, тогда крепче были?

Женщинам в возке под навесом было легче и суше, но и для них дорога припасла немало тягот и забот. Божьим наказанием для Аркадия стала Гапка. Освоившись в новой среде и сделав вывод, что не только черт, но и характерник не так страшен, как его малюют, она принялась изводить хозяина жалобами и сетованиями на его нелюбовь к достопочтенной панночке. Панночка несколько раз осаживала ее, но помогало это ненадолго. Вымотанный и обеспокоенный попаданец не решался грубо поставить зарвавшуюся служанку на место, но дал себе слово сделать это позже. Если не самому, то с помощью Срачкороба, после шуток которого нарываться на них еще раз желающих пока не находилось.

Киев

Основной вал беженцев из Европы направлялся не в Чигирин, в Киев. Именно там Аркадий и намеревался искать специалистов для нарождающейся промышленности. И сразу по прибытии он столкнулся с множеством проблем, в том числе – самых болезненных, требующих немедленного решения.

Главной силой, поддержавшей новый режим в городе, были мещане, ремесленники и прочий небогатый люд. Кормились они трудом своих рук, в роскоши не купались, а из-за выбытия (на тот свет или в эмиграцию) многих заказчиков, зачастую не без непосредственного участия нынешних страдальцев, положение этого слоя городского населения резко осложнилось. Спрашивается: за что боролись? И не ответишь ведь: «На то и напоролись». Резкое удорожание хлеба из-за засухи благополучию простого люда также не способствовало. Массовый наплыв квалифицированных мастеров, зачастую более умелых, чем местные, никого здесь не обрадовал. В цеха пришельцев не принимали, права на работу им не давали, а есть приезжие хотели не меньше аборигенов.

Деньги на проживание без приработка из иммигрантов мало у кого были, посему, пусть без разрешения, многие из них приступили к работе. Шили, тачали, мастерили, отбивая клиентов у киевских ремесленников. Жены и дочери неудачников занялись древнейшей профессией, стыдно, позорно, опасно, но жить-то хочется. Властям приходилось выставлять стражу у бывшего еврейского квартала, где поселились искатели спокойной жизни из Европы. Одна попытка нового погрома уже была, в скором повторении ее сомневаться не приходилось.

Поэтому встреча с братчиками[3] на сей раз прошла далеко не так благостно, как в прошлый приезд. Сегодня они не радовались, а возмущались и требовали:

– Почему при казаках стало жить хуже, чем при поляках?!

– Кто опять напустил папистов и лютеран?!

– Правильно! Не нужны они нам! Самим есть нечего!

– Почему цены на хлеб так поднялись?!

Аркадий постоял молча, выжидая, пока спадет возмущение братчиков, на встречу с которыми согласился приехать в первый же день пребывания в Киеве. Однако те разошлись не на шутку и быстро умолкать не собирались. Наоборот, публика только заводилась от высказывания собственного праведного гнева.

«О, как разбушевались. Того глядишь, и морду мне полезут бить. Оно нам надо? Однозначно нет!»

Зал был, к сожалению, без возвышающейся над ним сцены. Так что севший было Аркадий исчез из поля зрения большинства присутствующих. Не имея ни малейшего желания стать козлом отпущения, он перешел к решительным действиям. Сидевший вроде бы невозмутимым и спокойным Москаль-чародей вдруг вскочил на стул, как бы нависнув над братчиками, выхватил пистоль и бахнул в стену. Уже успел убедиться, что мягкие свинцовые пули неохотно рикошетируют, следовательно, никого не ранят. В зале завоняло сгоревшим порохом, охранники характерника также выхватили оружие. Люди, глядя на здоровенного и явно злого казака, невольно замолкли, и не в одну голову пришли мысли, что орать на колдуна, пришедшего на встречу с кучей сотоварищей, не самая удачная затея.

– Панове! Я вас услышал. Большую часть иноземцев, всех ремесленников уж точно, скоро вывезем в Сечь или на Дон. Здесь останутся только профессора и учителя. Но сразу предупреждаю, что их обидчиков буду считать своими личными врагами и о смерти они у меня будут молить, как о великой милости…