Есенин

Есенин, ловко обходя стоящих в проходе учеников, как-то чересчур стремительно очутился у стола, лёгкий, весь собранный, как птица перед полётом, и в то же время застенчивый, преисполненный торжественности.

Упоминание о Царскосельском лицее напомнило ему знаменитую встречу старого Державина и юного, начинающего жить в поэзии Пушкина. «Мне, конечно, далеко до Пушкина, — озорно подумал Есенин, едва приметно улыбаясь. — Но и Рудинский не Державин. А так — похоже. Поэтическое крещение, что ли...»

Рудинский с любопытством взглянул на светловолосого юношу и зажмурился — словно само небо плеснуло в лицо Есенину сверкающую голубизну, ярко зажгло глаза.

   — Удивительный отрок! — прошептал Рудинский, не в силах оторваться от голубых, чистейших озёр. — Прошу вас...

Есенин помедлил, вопросительно взглянул на старшего учителя.

   — «Звёзды», — подсказал Евгений Михайлович и упрямо кивнул. Есенин подчинился, хотя и ощущал некоторую неловкость...

Звёздочки ясные, звёзды высокие!Что вы храните в себе, что скрываете? —

начал Есенин тихо, точно шёл на ощупь, никого не замечая перед собой, — раздвинулись стены тесного помещения, и открылся мир во всей его безбрежности и неповторимости: земля в шумных рощах, исхлёстанная дорогами, уводящими за горизонт, пашни с зелёными всходами, весенние разливы рек, и над всем этим — высокое небо, усыпанное звёздами...

Звёзды, таящие мысли глубокие,Силой какою вы душу пленяете?

Голос его креп и наполнялся звоном; раскованный, он вопрошал, посягал на что-то, стремился в немереную ширь, томясь неясностью.

Частые звёздочки, звёздочки тесные!Что в вас прекрасного, что в вас могучего?Чем увлекаете, звёзды небесные,Силу великую знания жгучего?

И почему так, когда вы сияете,Маните в небо, в объятья широкие?Смотрите нежно так, сердце ласкаете,Звёзды небесные, звёзды далёкие!..

Евгений Михайлович Хитров, волнуясь, переводил взгляд то на чтеца, то на епархиального наблюдателя: проверял, какое впечатление производили на него стихи. Рудинский сидел, облокотись о стол, и, прикрыв глаза, покачивал в такт головой, точно слушал музыку.

«Конечно, тут не обошлось без влияния Михаила Юрьевича Лермонтова, — думал он. — «Тучки небесные, вечные странники...» Но ведь и то уже замечательно, что юноша тянется к автору «Мцыри», а не к третьестепенному рифмачу... Молод ещё, совсем молод...»

Закончив первое стихотворение, Есенин, не прерываясь, перешёл к другому. Голос уже не повиновался ему.

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари.Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.Только мне не плачется — на душе светло.Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,Сядем в копны свежие под соседний стог.Зацелую допьяна, изомну, как цвет,Хмельному от радости пересуду нет.Ты сама под ласками сбросишь шёлк фаты,Унесу я пьяную до утра в кусты.И пускай со звонами плачут глухари,Есть тоска весёлая в алостях зари.

Окончив чтение, Есенин постоял так, не двигаясь, точно прислушиваясь к звону своего голоса, затихающему вдали, как в роще. Рудинский поднялся.

   — Ну, спасибо! — сказал он, искренне растроганный. Только что мелькнувшая мысль о подражании Есенина Лермонтову показалась необоснованной. Самородок!

Да ещё какой!..

   — Вы доставили нам большое удовольствие... У вас, милый мой, несомненный талант. Его надобно развивать, совершенствовать. — Он положил обе руки на плечи Есенину. Учащиеся смотрели на них не шелохнувшись; только под кем-то поскрипывала парта. — Не бросайте писать, из вас выйдет настоящий поэт. И у вас должна быть своя дорога в литературе. А жизнь вы любите, Есенин, вы жизнелюб. От этого в ваших стихах так много чувства, и не только тепла, но и страсти. Это замечательно! Стихи ваши хоть сейчас можно печатать...

Есенин смотрел на него и молчал, блуждающая улыбка озаряла его лицо, юное и прекрасное.

   — Спасибо! — прошептал он, повернулся и выбежал из класса.

Он шагал по апрельским лужам, уходя от города всё дальше и дальше, наедине со своей огромной радостью и со своей, ещё не узнанной судьбой, и сердце его больно стучало от тревожных и неясных предчувствий.

8