Есенин, его жёны и одалиски

Такое же впечатление о Толстой сложилось у журналиста С.Б. Борисова. «Во время “свадебного пира”, – писал он, – я вышел из-за стола в кабинет, где сидела Софья Андреевна, понравившаяся мне своими хорошими толстовскими чертами, и мы долго говорили о Сергее, причём я старался передать и обосновать весь мой оптимизм. Тень сомнения блуждала в улыбке Софьи Андреевны. Помню, что она сказала что-то вроде того, что она хочет верить, что Сергей уйдёт от пьянства, что он излечится от этого недуга».

Комната, в которой проходило застолье, оказалась мала для приглашённых гостей, и вечером свадьбу перенесли в Трубниковский переулок, дом 9, квартира 1. Это было жилище поэта Н.П. Савкина, редактора журнала имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном». В этом же доме находилось издательство «Современная Россия».

До Трубниковского переулка дошли не все; прощаясь с новобрачными, отговаривались делами (ночью!), семейными проблемами, неважным самочувствием и прочим. Борисов писал позднее:

«У Савкина собралось человек двадцать. Помню: В. Наседкин, А. Сахаров, Илья Есенин, Н. Савкин, А. Воронский, И. Касаткин, В. Ключарёв, Зорин, а остальных не помню.

Невесёлым был “свадебный пир” у Сергея Есенина!

И вина было вдосталь, и компания собралась сравнительно дружная, все знакомые друг другу. А потому, что у многих было какое-то настороженное состояние, любили все Сергея (я что-то вообще не встречал врагов Есенина – завистников – да, пакостников по глупости своей – тоже, но врагами их счесть нельзя было), и потому у всех: Залегла забота в сердце мглистом.

Сергея оберегали – не давали ему напиваться… Вместо вина наливали в стакан воду. Сергей чокался, пил, отчаянно морщился и закусывал – была у него такая черта наивного, бескорыстного притворства. Но весёлым в тот вечер Сергей не был.

Артист Ключарёв рассказывал о рассеянном профессоре, который говорил “Бахарева сушня, где играют торгушками”, вместо Сухаревой башни, где торгуют игрушками, – рассказы были глуповаты, но так мастерски переданы, развеселиться было необходимо, и все хохотали до упаду… Не смеялся только Сергей. Потом пели замечательные бандитские частушки Сахаров и Акульшин с таким, кажется, весёлым рефреном: Ну, стреляй, коммунист, прямо в грудь…»

Есенин, без пиджака, в тонкой шёлковой сорочке, повязав шею красным пионерским галстуком, вышел из-за стола и встал у стены. Волосы на голове были спутаны, глаза вдохновенно горели, и, заложив левую руку за голову, а правую вытянув, словно загребая воздух, пошёл в тихий пляс и запел:

Есть одна хорошая песня у соловушки –Песня панихидная по моей головушке.Цвела – забубённая, росла – ножевая,А теперь вдруг свесилась, словно неживая.Думы мои, думы! Боль в висках и темени.

Промотал я молодость без поры, без времени.Как случилось-сталось, сам не понимаю,Ночью жёсткую подушку к сердцу прижимаю…Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую,В темноте мне кажется – обнимаю милую.За окном гармоника и сиянье месяца,Только знаю – милая никогда не встретится…

«А ведь ему совсем нелегко живётся», – подумал тогда Ю. Либединский.

Всем было не по себе. У многих на глазах слёзы. Песня, напоённая безмерной скорбью, пронизывала до мозга костей.

Есенин допел, все кинулись обнимать и благодарить его за прекрасную песню, в которой переплелись затаённая тоска, прощание с молодостью и заветы, обращённые к новой молодости, к бессмертной и вечно молодой любви. А Сергей Александрович махнул рукой и ушёл в другую комнату.

– Что же, всё как полагается на мальчишнике, – сказал кто-то, – расставаться с юностью нелегко.

Заговорили на другие темы. Хозяйка дома вышла вслед за Есениным, но через некоторое время показалась в дверях и поманила Ю.Н. Либединского.

– Плачет, – сказала она, – тебя просит позвать.

«Сергей, – вспоминал Юрий Николаевич, – сидел на краю кровати. Обхватив спинку с шишечками, он действительно плакал.

– Ну чего ты? – я обнял его.

– Не выйдет у меня ничего из женитьбы! – сказал он.

– Ну почему не выйдет?

Я не помню нашего тогдашнего разговора, очень быстрого, горячечного, – бывают признания, которые даже записать нельзя и которые при всей их правдивости покажутся грубыми.

– Ну, если ты видишь, что из этого ничего не выйдет, так откажись, – сказал я.

– Нельзя, – возразил он очень серьёзно. – Ведь ты подумай: его самого внучка! Ведь это так и должно быть, что Есенину жениться на внучке Льва Толстого, это так и должно быть!

В голосе его слышались гордость и какой-то по-крестьянски разумный расчёт.

– Так должно быть! – повторил он. – Да чего уж там говорить, – он вытер слёзы, заулыбался, – пойдём к народу!»