Читаем Есенин: Обещая встречу впереди полностью

Одной разорванной, лежащей на полу фотографии Кости Есенина должно было бы хватить, чтобы понять несостоятельность всех этих… не хочется уже говорить «работ» — посему скажем: галлюцинаций.

Вот ведь какие убийцы! Канделябр забыли поднять, а фотокарточку бросили, да ещё под стол ногой затолкали. Оборотень Эрлих, видимо, сидел и страдал: «…что ж так долго не замечают? Затопчут ведь сейчас».

Люди, пишущие о Есенине, зачастую элементарно не способны внимательно прочесть его стихи. Время от времени приходится читать совершенно серьёзные гадания: кого же Есенин имел в виду под «чёрным человеком» — Мариенгофа? Эрлиха? Блюмкина?

Чёрный человек — он сам.

Герой этой поэмы ведёт беседу с самим собой.

Василий Наседкин вспоминал о Есенине: «Я дважды заставал его пьяным в цилиндре и с тростью перед большим зеркалом с непередаваемой нечеловеческой усмешкой, разговаривавшим со своим двойником-отражением или молча наблюдавшим за собою и как бы прислушивающимся к самому себе».

В конце поэмы герой разбивает своё отражение тростью.

Самого себя разбивает.

Людям, которые стремятся во что бы то ни стало собрать по осколкам разбившего самого себя Есенина, склеить его, отскоблить, оправдать, можно только позавидовать.

Кажется, они действительно не знают, что «душа проходит, / Как молодость и как любовь».

Кажется, они никогда не чувствовали даже тени жуткого и беспощадного чувства богооставленности.

Но если кому-то действительно так хочется, чтобы Есенин был в раю, лучше, наверное, молиться.

Бессудным оскорблением смертной памяти его друзей и знакомых дорогу в рай не вымостишь.

* * *

Как-то в грузинском храме Святого Давида — Мамадавити — Есенину дали клубок; с ним надо было обойти вокруг церкви, не оборвав нить.

Это стало бы знаком, что жизнь ему предстоит долгая.

Но — щёлк — нить лопнула.

Он засмеялся.

В 1917 году в стихотворении «Там, где вечно дремлет тайна…» Есенин написал:

…Суждено мне изначально

Возлететь в немую тьму.

Ничего я в час прощальный

Не оставлю никому.

Но за мир твой, с выси звездной,

В тот покой, где спит гроза,

В две луны зажгу над бездной

Незакатные глаза.

И зажёг. И светит — умным, глупым, красивым, нелепым, счастливым, несчастным, добрым, злым… Всем.

Свет не выбирает, кому явиться.

Эпилог


Нам всё равно придётся иметь дело с человеком, который о себе всё сказал сам, а не с тем, которого мы желаем вообразить себе и домыслить.

Сначала Есенина преподносили как советского поэта, который воспел Интернационал, 7 ноября и Владимира Ильича, очень быстро порвал с богемой, с христианскими предрассудками тоже порвал, искал приюта и семьи, но немного запутался в личной жизни и чуть растерялся при виде социалистического строительства.

Потом стали вот так: крестьянский поэт, антисоветчик, немного запутавшийся христианин, ужаснувшийся социалистическому строительству и еврейскому засилью; он мог бы про это рассказать, но был затравлен супостатами.

И то и другое — не совсем Есенин. И там, и тут имеются элементы истины; но вообще это бережно выращенный гомункул. Его можно раскрасить под Есенина и пустить в мир; люди будут узнавать, удивляться: смотри, наш Серёга идёт. А это не он.

Есенин был невиданным поэтическим мастером и при этом допускал — хотя реже, чем писали неумные критики, — обидные ошибки.

Он был совершенно никчёмным семьянином и порой не самым лучшим товарищем; впрочем, друзей не предавал, все свои обиды преодолевал и навстречу шёл первым, не впадая в гордыню.

Есенин был удивительно, не по годам, мудрым человеком в жизни, прозорливцем и пророком в своей поэзии — если не говорящим с богами, то время от времени различающим неземные голоса и умеющим передавать услышанное, как никто иной.

Он мифологизировал свою биографию; но на поверку вышло, что он и так прожил удивительную жизнь, полную страстей и приключений. Мог бы рассказывать только правду — получилось бы ещё интереснее.

Он любил славу, но дар свой ценил ещё выше. Он ценил свой дар, как самая добрая мать собственное дитя; это спасло его дар, но не самого Есенина. Он считал себя заложником дара, а не наоборот. За это народ его и полюбил.

Есенин принёс себя в жертву волшебному русскому слову — в этом его светлый подвиг, сколь бы сомнительным ни казалось наше высказывание с позиций христианского канона.

Нам самим может что-то не нравиться в том Есенине, с которым мы имеем дело; но — что есть, то есть.

Кто нас, в конце концов, спрашивает, нравится нам что-то или нет?

* * *

Есенин желал воспринимать родину как земное отображение рая.

Если рать святая кликнула бы: кинь ты Русь, живи в раю, — отвечал бы: не надо, лучше дайте родину.

Стихи эти написаны человеком двадцати одного года от роду, а сила высказывания — оглушительная, истинно религиозная.

В 1915 году (стихотворение «Руси»):

Тебе одной плету венок,

Цветами сыплю стёжку серую.

О Русь, покойный уголок,

Тебя люблю, тебе и верую…

В 1924 году («Русь советская»):

…Но и тогда,

Когда на всей планете

Пройдёт вражда племён,

Исчезнет ложь и грусть, —

Я буду воспевать

Всем существом в поэте

Шестую часть земли

С названьем кратким «Русь».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии