Есенин в быту

«Первое время Сергей жил ещё в доме № 49 близ Симеоновской, куда и повёл меня за собой. Там в общей столовой, похожей на склад литературы, сидели за чаем, видимо, партийно связанные друг с другом жильцы с типичной наружностью работников печати, недавних подпольщиков. Кажется, Сергей говорил мне о своей причастности к партии левых социалистов-революционеров, но, вероятно, мне и тогда подумалось, что прямого участия в политической работе он не принимал. В первый раз я видел его в таком кругу: его золотая голова поэта и широкая улыбка сияли среди чёрных блуз и угрюмых глаз, глядящих из-за очков».

Но Есенин стремительно левел. Порвав всякую связь с Клюевым, Клычковым и другими поэтами того времени, он круто повернул влево. «Но это вовсе не было внезапное полевение, – полагал П. Орешин. – Есенин принял Октябрь с неописуемым восторгом, и принял его только потому, что внутренне уже был подготовлен к нему, что весь его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрём».

Это, конечно, лакировка действительности. Принять-то принял (каждая революция порождает надежды на лучшее), но никаких восторгов не было и в помине. Более того, 14 декабря в Царском Селе Есенин дал клятву на верность Николаю II. К любой власти, как носительнице насилия, Есенин относился с большой настороженностью. Но определённые изменения в поведении поэта произошли. «Была в нём, – отмечал современник, – большая перемена. Он казался мужественнее, выпрямленнее, взволнованно-серьёзнее. Ничто больше не вызывало его на лукавство, никто не рассматривал его в лорнет, он сам перестал смотреть людям в глаза с пытливостью и осторожностью. Хлёсткий сквозняк революции и поворот в личной жизни освободили в нём новые энергии».

Завершающим аккордом года стал вечер Есенина в Тенишевском училище 22 ноября. Сергей Александрович читал стихи из книг «Радуница» и «Голубень», поэмы «Октоих» и «Пришествие». Публики было мало, вся она сбилась в передних рядах: десяток-другой людей от литературы и общественности, несколько друзей, несколько солдатских шинелей и районных жителей. Стихи встретили хорошо, а поэмы весьма сдержанно: смущали религиозные образы и не доходил до сознания их скрытый смысл. Но поэт был доволен: в громах исторических событий он утверждал значимость своего поэтического голоса.

Последняя встреча. 1918 год начался для Есенина с визита к А. А. Блоку и продолжительного разговора с ним. Говорили о революции, о восставшем народе, об утверждении новой жизни, об отношении художника к происходящему, о творчестве и природе художественного образа, о путях развития литературы и её общественном долге.

На следующий день Александр Александрович сделал фрагментарную запись, дав ей название «О чём вчера говорил Есенин». Итак, о чём же?

«Кольцов старший брат (его уж очень вымуштровали, Белинский не давал свободы); Клюев – средний – «и так и сяк» (изограф, слова собирает), а я – младший». Этими именами Есенин противопоставлял крестьянских поэтов всей русской литературе. Мысли об этом воплотил в следующих поэтических строках:

О Русь, взмахни крылами,Поставь иную крепь!С иными именамиВстаёт иная степь.По голубой долине,Меж тёлок и коров,Идёт в златой ряднине

Твой Алексей Кольцов.В руках – краюха хлеба,Уста – вишнёвый сок.И вызвездило небоПастушеский рожок.За ним, с снегов и ветра,Из монастырских врат,

Идёт, одетый светом,Его середний брат.От Вытегры до ШуиОн избродил весь крайИ выбрал кличку – Клюев,Смиренный Миколай.А там, за взгорьем смолым,Иду, тропу тая,

Кудрявый и весёлый,Такой разбойный я.Долга, крута дорога,Несчётны склоны гор;Но даже с тайной БогаВеду я тайно спор…

По мнению Есенина, все столичные литераторы были западниками и задачей крестьянских поэтов и писателей являлось противостояние им. По этому поводу Сергей Александрович писал А. В. Ширяевцу:

«Бог с ними, этими питерскими литераторами, ругаются они, лгут друг на друга, но всё-таки они люди, и очень недурные внутри себя люди, а потому так и развинчены. Об отношениях их к нам судить нечего, они совсем с нами разные, и мне кажется, что сидят гораздо мельче нашей крестьянской купницы.

Мы ведь скифы, приявшие глазами Андрея Рублёва Византию и писания Козьмы Индикоплова с поверием наших бабок, что земля на трёх китах стоит, а они все романцы, брат, все западники, им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина.