Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее

Осложняло ситуацию то, что они недолюбливали немцев. Те, в свою очередь, не скрывали своего презрения к итальянцам. Немцы не желали терпеть их эксцентричное поведение и латинскую беззаботность, видя в них непочтительность, праздность, фривольность, столь отличающиеся от прусской строгости и порядка.

Наоборот, итальянцы плевались, когда слышали немецкие призывы к вниманию и выкрикнутые приказы. Они выражали несогласие, засовывая руки в карманы, нося свои пышные плюмажи и проделывая всяческие эскапады.

Их чувство национализма тоже было откровенно различным. Итальянцы любили Муссолини и раз за разом кричали: «Ду-че! Ду-че! Ду-че!» — пока не начинали хрипеть. Однако такие припадки носили чисто сентиментальный характер. Мечты Муссолини об имперском величии не трогали их. Они были гордыми, точно петухи, но без амбиций.

Однажды, когда они высказали желание заключить мир любой ценой, я возразил:

«Но если вы не будете сражаться до конца, вы наверняка потеряете свои колонии».

«Ба! — отвечали они. — Ну и что хорошего, чтобы погибать ради колоний? Мы счастливы дома. Нам ничего не нужно. У нас есть солнце. У нас есть фрукты. У нас есть любовь…»

Такая философия имела сторонников. Гораций сказал то же самое, хотя не столь прямо.

Точно так же они находили абсолютно бесполезной тяжелую работу. Наша идея работы оставляла их равнодушными. Зачем работать так много? И снова они мягкими, звучными голосами затягивали привычную песню: солнце, фрукты, любовь…

«В конце концов, работа приносит радость! Разве другие нации не любят работать?» — настаивал я.

Затем итальянцы с юга с царственным величием предлагали мне ответить на великолепный в своей простоте и наивности вопрос:

«А чем, собственно, хороша работа?»

Действительно, чем? Когда немцы слышали такие дебаты, они задыхались от возмущения и вполне могли получить инфаркт.

***

К несчастью для итальянцев, дневные и ночные дежурства были обязательными, хотя они считали неблагодарным занятием торчать в снегу на холоде.

Очень часто часовые в массовом порядке покидали свои посты, чтобы отправиться в тепло в ближайшую избу, где они сидели, болтали, шутили, бездельничали и внимательно изучали прелести местных красавиц.

Русские наконец решили этим воспользоваться. Наши приятные товарищи с другой стороны Альп дорого заплатили за латинскую беспечность.

Однажды ночью в южной части нашего сектора сильное подразделение казаков проскользнуло на своих выносливых лошадках по глубокому снегу. На рассвете они окружили три деревни, занятые итальянцами, но не имевшие никакого охранения, так как часовые в это время либо спали, либо занимались любовью. Они были захвачены врасплох.

Большевики крепко отыгрались на итальянцах. Русские ненавидели их даже сильнее, чем немцев, и на Восточном фронте обращались с ними с исключительной жестокостью. В мгновение ока русские захватили все три деревни. Никто не успел среагировать. Затем итальянцев приволокли в угольные ямы, раздели догола. А затем начались пытки. Казаки притащили большие ведра ледяной воды. С грубым смехом они выливали воду на тела своих жертв на морозе, который достигал 35 градусов ниже нуля. Все пленные из этих трех деревень были заморожены заживо.

Никто не спасся, даже врачи. Даже священник, который превратился в мраморную статую, также подвергнувшись пытке водой и морозом. Через два дня три деревни были отбиты. Обнаженные тела лежали повсюду на снегу, скрюченные, словно люди умерли в огне.

С этого момента итальянские части на Донце были усилены немецкими танками. Эти танки, полностью выкрашенные в белый цвет, разъезжали по дорогам, фыркая моторами.

***

Это было необходимо.

Красные становились все более и более активными. Слева от нас, справа от нас они нанесли несколько сильных ударов. Днем и ночью степь сотрясала артиллерийская стрельба. Появились советские самолеты. Их бомбы выбивали огромные серые кратеры вокруг нас.

Холод постепенно становился все сильнее. К середине января температура упала до 38 градусов ниже нуля.

Морды наших маленьких лошадок покрылись льдом. Из их ноздрей, мокрых от крови, красные капли летели одна за другой на дорогу, оставляя позади дорожку, похожую на россыпь красных гвоздик.

Воющая степь

Жизнь в наших логовищах в Щербиновке стала невыносимой.

Используя солому, мы более или менее заткнули дыры в окнах, половина которых была просто перебита красными при отступлении. Но ледяные укусы зимы не прекращались, она атаковала нас, со свистом влетая сквозь щели в полу. Чтобы устроиться на ночь, нам приходилось использовать все наши скудные пожитки, и даже тогда мы засовывали ноги в рукава шинелей. Но что могли дать наши шинели и легкие одеяла плюс пара охапок соломы для защиты от ветра, который с воем врывался в наши хижины, прилетая из проклятой степи?

Мы кололи маргарин, сосиски и хлеб, твердые, словно камень, с помощью топора. Несколько яиц, которые наши интенданты доставили нам, прибыли промерзшие насквозь и какие-то серые.

Вот такими были часы нашего отдыха.