Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Но сегодня Мардохей с первой минуты увидел, что у Эсфирь не было к нему никакого неотложного дела, и даже просто какой-либо серьезной заботы царица выглядела цветущей, благоуханной и радостной. Теперь в ней вообще невозможно было узнать прежнего маленького заморыша, ту девочку, которая любила сидеть на низкой скамеечке возле кухонного очага и шептать непослушные слова, пытаясь избавиться от заикания.

Эсфирь даже улыбалась теперь совсем по-другому - как царица.

И ходила совсем по-другому - как царица.

И плечами двигала - как царица.

И глядела, как царица, законная супруга царя - чуть насмешливо и в то же время повелительно, так что Мардохею неловко было лишний смотреть в её лицо, и он упорно разглядывал потертые ремешки на своих сандалиях, думая при этом об Амане Вугеянине, об этой нежданной на себя напасти.

Аман, как комар, что не может жить без крови, так и вьется, так и ищет место, куда вонзиться...

Краем уха Мардохей слышал от других стражников, что в эти дни царь Артаксеркс отбыл со своими главными евнухами и прочими приближенными в Персеполь, на какие-то срочные переговоры, и связано это было с тревожными событиями в Египте и на островах, которые пока что громко не разглашались. И покуда царский дворец заметно опустел, Эсфирь принялась настаивать на встрече с Мардохеем, пока все же не добилась своего.

И Мардохей согласился, хотя и понимал, что если про тайную встречу царицы с простым дворцовым стражником пронюхают амановы слуги, прихоть царицы может стоить ему головы. Даже если учесть, что верный Гафах старательно караулил сейчас за дверями их молчание, и Эсфирь приказала ему следить так, чтобы и комар носа не подточил.

Комар... Кровожадный комар все равно найдет куда впиться, нет, он так быстро не успокится. Мало того - он ещё занесет в человеческую кровь какую-нибудь лихорадку, он, нечестивый, и другого заразит своей злобой.

- Зачем ты позвала меня? - строго спросил Мардохей, и Эсфирь сразу вспомнила, каким суровым он порой бывал в детские годы, невольно улыбнувшись своим воспоминаниям. - Разве ты не знаешь, что мне нельзя здесь бывать? Я - простой страж, и мое место во дворце - под дубом, где я каждый день стою, но вовсе не в спальной комнате у царицы.

- Знаю, - сказала Эсфирь. - Но мне хотелось, покуда во дворце нет царя, показать тебе, как я теперь живу, чтобы ты порадовался за меня.

- Я рад за тебя, но мне незачем видеть твое благополучие и царскую роскошь.

- Почему же ты сейчас говоришь таким голосом, в котором нет никакой радости?

- Ты хотешь показать мне царские богатства? Или ты думаешь, я не знаю, что у царя много всяких сокровищ, награбленных, или полученных в виде даров? Мне нет до них никакого дела.

- Отчего ты так строг сегодня со мной, Мардохей? - тихо спросила Эсфирь. - Разве я в чем-то провинилась перед тобой? Или, может быть, тебя что-то угнетает, мешает тебе жить? Скажи - и своей властью я постараюсь помочь тебе.

- Да... нет, ничего не надо, - качнул головой Мардохей. - Я привык сам справляться со своими заботами.

Эсфирь вздохнула: вообще-то она позвала Мардохея, чтобы поведать самому близкому человеку о том, что отнимало у неё в последнее время покой, и сон и попросить у него совет. Увы, сразу же после свадебного пира Артаксеркс сильно от неё отдалился, и все реже призывал к себе, а порой словно бы вообще забывал о существовании своей супруги.

Разумеется, Эсфирь от многих во дворце слышала, что царь - переменчив и непредсказуем, быстро меняет свои решения и пристрастия. Но ведь не с ней же! Он мог быть таким с кем угодно, но не с той, без которой только что не мыслил себе жизни! Или такое тоже бывает?

Давно Эсфирь не чувствовала себя такой одинокой и всеми покинутой, как в эти дни. Сделавшись супругой царя, она стала словно бы сиротой, ещё больше сиротой, самой безутешной сиротой на земле, и никто, даже Мардохей, теперь не хотел понимать её, не любил её больше..

- Пойдем, Мардохей, я хочу показать тебе другую свою комнату, чтобы ты понял, как я люблю тебя и во всем послушна тебе, как прежде, - невесело вздохнула Эсфирь, поднимаясь из-за стола.

Мардохей замер: невозможная мысль буквально приковала его к месту ужасная, перступная мысль. А что, если Эсфирь задумала сейчас отвести его в свои тайные покои, на свое спальное ложе? Что, если она и впрямь переняла привычки сладострастных восточных цариц и думает, что имеет теперь право потакать любым своим желаниям и минутным капризам?

- Что же ты медлишь? Пойдем, - сказала Эсфирь настойчиво, и Мардохею ничего не сотавалось делать, как встать со скамьи и пойти за ней следом.

Он слышал, что многие придворные женщины, жены знатных вельмож, достигшие вершины своего положения и тем более царицы нередко забавлялись втайне от мужей на ложе со своими слугами и чернокожими рабами, находя в этом главное для себя удовольствие.