Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Мардохей никогда не видел прежде, чтобы преступников таким образом доставляли к месту казни, и слегка удивился. Но, может, в этом тоже было скрыто какое-нибудь особенно хитроумное коварство? Не исключено, что после этого его начнут прилюдно раздевать на площади, стаскивать с коня, и издеваться даже ещё сильнее, чем над рабами в колодках.

Теперь нужно было набраться мужества, чтобы все вынести и не впадать в пустое отчаяние. Мардохей сделал все, что ему приказали, - нарядился в плащ и сел за коня, которые под узцы взял почему-то Аман, и направился к главным дворцовым воротам.

Мардохей нарочно не глядел по сторонам, и потому он видел сейчас перед собой только красиво расчесанную гриву коня, свои ноги, сжимающие гладкие конские бока, дорогу, пыль из-под копыт... Точь в точь, как в той сказке, которую в детстве чуть ли не каждую ночь ему рассказывал дядя Абихаил, почему-то всегда засыпая на самом интересном месте.

"А потом они видели, что ни у кого в руках нет оружия, а только гусли, бубны и тимтамы, и все пляшут, и ликуют, и поют радостные песни..."

Ничего - сейчас он, Мардохей Иудеянин, узнает конец этой истории, и ничуть не устрашится. Но пока дорога не подошла к концу, к тому построенному вавилонскими мастерами помосту, он тоже, до последней минуты, будет славить Господа, и петь только радостные песни...

Аман, царские евнухи и слуги, сопровождающие Мардохея, даже сбились с шага, когда услышали, как тот вдруг негромко запел, запрокинув голову. Теперь лицо всадника в царском плаще было таким светлым и прекрасным, что некоторые случайные прохожие на площади принимали его за царя, падали ниц и кричали восторженные приветствия.

"Повеления Господа праведны, веселят они сердце,

Суды Господни - истина, пребывает вовек", - пел Мардохей, ни на кого не обращая вниманиея, и высматривая себе дорогу среди облаков, между небесными кручами. Вот так бы ехать, и ехать бесконечно...

"Не много ты умалил сынов человеческих перед Ангелами, увеличил его славой и честью, поставил владыкой над всеми делами твоих рук..." - пел Мардохей, при этом вспоминая почему-то своего дядю Абихаила, сидящего в излюбленной позе со скрещенными ногами на подушке с маленькой кифарой в руках. Сейчас у Мардохея не было под руками никакого подходящего инструмента для пения, но дядя Абихаил словно бы мысленно подыгрывал своему любимому племяннику, и вместе у них получалось вполне слаженно и хорошо. Никогда прежде у Мардохея не выходило такого красивого пения: да он вообще обычно стеснялся петь, и не знал, что способен издавать голосом такие протяжные, задушевные звуки.

"Прекрати! Сейчас же замолчи!" - больше всего хотелось сейчас громко крикнуть Аману Вугеянину, но он не мог этого делать. Артаксеркс зачем-то нарочно послал с ним своих евнухов и слуг, чтобы они проследили, не забудет ли случайно везирь воздать Мардохею все назначенные царем почести.

И все же, когда процессия неспешно дошла до помоста, где возвышался крест, Мардохей перестал петь. Он поднял глаза туда, где кружились черные вороны, и поневоле содрогнулся.

Теперь, перед пыткой, он должен был так сильно скрепиться, что приходилось отказываться даже от песен.

На площади собралось уже много народа, и Мардохей чувствовал, чьи руки с жадным интересом незметно ощупывали подкладку царского плаща, а какие дотрагивались до него в немом сочувствии.

К счастью, в толпе не было видно ни Мары, ни детей - Мардохей заметил лишь лицо Уззииля, и теперь решил смотреть только на него, чтобы в последний момент не потерять присутствие духа. Хорошо, что Уззииль был здесь - потом он подробно расскажет всем иудеям о том, что увидел сегодня на площади, и Вениамину с Хашшувом тоже непременно расскажет.

"Что это? Что здесь будет? Это и есть Мардохей Иудеянин? Это он? Неужто его сейчас прибьют к древу? Но почему его нарядили по-царски?" слышал Мардохей вокруг себя оживленные переговоры.

"Тише, сейчас узнаем, тише, царские слуги дали знак, чтобы все замолчали! ..."

На площади и впрямь сразу же установилась тишина. Аман сделал шаг вперед и прокричал хрипло, таким голосом, как будто закаркала ворона:

- Знайте, люди! Вот что в нашем царстве делается тому человеку, которого царь хочет отличить своими великими почестями за преданность и верную службу! Царь подарил ему за службу лучшего коня из царской конюшни и платье со своего плеча, а вы теперь славьте Мардохея!

И Аман сразу же закашлялся, и согнулся, как будто бы захлебнулся хвалебными словами.

- Слава! Слава Мардохею Иудеянину! - раздались на площади радостные голоса. Как и подобалает в таких случаях, люди громко кричали и подбрасывали в воздух шапки.

Мардохей по-прежнему смотрел на Уззииля, но тот теперь опустил глаза и смотрел в землю.

И хотя Уззииль, один из немногих не площади, стоял молча, Мардохей как будто бы услышал сейчас его недоуменные мысли: "Мы все скоро будем убиты, а ты теперь почему-то стал заодно с ними, с нашими врагами, и, наверное, они одного тебя за это теперь пощадат. Тебя - и твою дочь, которою ты сделал царицей".