Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

После того, как девица однажды входила в царский дворец, она больше никогда не появлялась в доме Гегая, так как с тех пор считалась царской женой и переходила под надзор другого евнуха, Шаазгаза. Но Гегай никогда не вспоминал про эти уже распустившиеся цветы, а все свои заботы переносил на новых, только что привезенных во дворец красавиц - таких же юных и испуганных, особенно если они были доставлены во дворец из далеких, глухих областей.

Что и говорить, приятно было всякий раз вспоминать Мардохею про Гегая, представлять его круглое и гладкое лицо, смешную походку вперевалочку, неизменную улыбку. Но совсем не то, если в его мысли вдруг влезал Шаазгаз, другой страж царских жен, или же везирь и царский любимчик Аман Вугеянин, который даже в пьяном виде, еле держась на ногах, направо и налево отдавал заплетающимся языком приказы о наказаниях неугодных ему людей. Временами Аман Вугеянин вползал даже и во сны Мардохея, и тогда пестрая, яркая одежда везиря почему-то напоминала змеиную или драконью кожу и казалась такой холодной на ощупь, что к ней страшно было случайно прикоснуться. А один раз Мардохей увидел сон...

Впрочем, он не позволял себе держать этот сон в памяти, потому что следом всегда накатывали какие-то неясные предчувствия, несмотря на то, что у сновидения был вполне хороший, счастливый конец.

Еще у Амана Вугеянина были сыновья от разных наложниц, которых называли в Сузах "змеиным отродьем" - они не только расхаживали по городу в ярких, дорогих халатах и с оружием в руках, но и воообще вели себя, как судьи и сразу же как палачи. Могли запросто ворваться в любой дом, брать все, что приходилось им по нраву, наказывать и миловать по своему усмотрению, даже убивать. Каким-то образом они поднялся по невидимой лестнице власти, и оказались на самой её верхушке - вершине вседозволенности!

Лестница, тоже лестница...

Нет, Мардохею вовсе не тягостно и не скучно было день за днем стоять на одном и том же месте и смотреть на лестницу из черного камня, а иногда на...

3.

...тайные садовые ворота.

Мардохей глядел на маленькие садовые ворота, когда со стороны женского дома Шааггаза появились двое слуг, которые с трудом удерживали в руках большой холщовый мешок. Только когда они подошли совсем близко и торопливо прошли мимо, Мардохей понял, что это - саван, и в накрепко зашитом мешке слуги женского дома Шаазгаза выносили со двора царского дома покойника.

Шаагаз шел следом, сопровождая эту небольшую процессию до ворот, зачем-то становился возле Мардохея и мрачное лицо его, обрамленное небольшой короткой бородой, словно вырубленной из темно-синего камня, сегодня было ещё более мрачным, чем обычно.

"Эти царские жены мрут, как мухи," - сказал Шаазгаз вслух, хотя Мардохей ни о чем его не спрашивал и даже старался не смотреть на его неприятное лицо.

"Хотя нет, они ещё хуже, - продолжал Шаазгаз, - Все же мухи более живучи, и к тому же умеют без труда откладывать личинки и оставлять после себя потомство. А эта Статира полгода ходила с огромным животом и всех донимала по ночам ужасными стонами, а когда пришло время родов, умерла в самом начале схваток, и дитя её тоже издохло ещё в утробе."

И Шаазгаз произнес длинное и гортанное ругательство, подняв лицо к небу, словно хотел промыть руганью горло и, заодно, свою нечистую душу. Мардохею ничего не оставалось делать, как молча изучать извилины на дубовой коре и выслушивать речи царского евнуха, стража царских жен, который не мог больше держать в себе гнев и зачем-то принес его сюда, под дерево.

"Они все ненавидят меня, я знаю. Но все потому, что Гегай целый год балует этих глупых куриц, закармливает их сладостями, вымачивает в благовониях и потакают всяким глупостям - вот они и думают, что для них всегда будет такая жизнь. Но кто бы мне ответил - ради чего столько напрасных стараний? Женщина - она и есть женщина: чем обезьяна безобразнее, тем больше кривляется. Или я неправду говорю?"

А так как Мардохей по-прежнему молчал и лишь заметно передернул плечами, Шаазгаз воскликнул с новым воодушевлением:

"И все купания и благовония нужны только для того, чтобы какая-нибудь из них всего только один раз предстала перед нашим царем и провела с ним одну ночь! Да что там, ночь - уже через час, а то и раньше Харбона вызывает меня во дворец, чтобы я отвел царскую жену в женский дом, и ни про одну из них царь больше никогда в жизни не вспоминает! Ха, ни одну из них он больше никогда не призывает к себе по имени и после той ночи все они тотчас же умирают в его сердце. Но лучше бы все они и в самом деле исчезли в преисподней и не доставляли мне столько хлопот!"

Мардохей с нескрываемым удивлением посмотрел на распалившегося не в меру Шаазгаза, и тот, обрадованный, что его кто-то слушает, пояснил с готовностью: