Еще не вечер

– Меня это не интересует!

– Почему? Ты же психолог, как же это может тебя не интересовать? Бытие определяет сознание. Если можно одному, то можно и другому. И ложь, ложь, ложь! Она стала естественной формой существования. Развратить можно всех и каждого. История недаром нас учит – вседозволенность приводит к фашизму.

– Ашот, прекрати, я не мальчик, не объясняй мне таблицу умножения.

Но следователь был неумолим:

– Думаешь, сейчас все в порядке? Мы победили? Ложь мимикрирует, выживает почти в любых условиях. Мамонты вымерли, а клопы остались и сосут нашу кровь. Простой пример. Смотрю недавно телевизор. В передаче обсуждается положение на ВАЗе и жизнь в городе Тольятти. Среди участников – солидный мужчина лет шестидесяти, ответственный работник. Какой-то юноша задает ему прямой вопрос: «А вы лично верите, что наш завод к двухтысячному году станет законодателем мод в Европе?» – «Верю», – ответил ответственный работник.

Я выключил телевизор. Я никогда не был на ВАЗе, но на «Жигулях» ездил. Машина хорошая, однако образца шестидесятых годов. Ясно, что завод, отстающий на четверть века, за тринадцать лет никого не опередит. И руководящий товарищ это отлично знает, и парнишка знает, что начальник знает. Порочный круг замкнулся, одна ложь способна убить большую правду, заставить человека потерять веру. И он уже не поверит ничему. Не поверит, что будут детские сады, кинотеатры, аллеи, фонтаны, больницы, школы: раз врут в одном, значит, врут во всем.

Ответственный товарищ хорошо знает, что в двухтысячном году будет находиться на заслуженном отдыхе, а заверять молодежь в успехах завтрашнего дня станет кто-то другой.

Отари Антадзе убил проходимца и спас от тюpьмы ни в чем не повинных отца и деда. А этот, охраняя свой спецпокой, убил веру в десятках тысяч молодых душ.

– Ты демагог. – Гуров встал, оправил постель. – Существование одного преступления не оправдывает существования другого. Я прожил тридцать семь лет, пятнадцать работаю в розыске, никогда не совершал…

– Не совершал… – перебил следователь. – Ты молчал, и я молчал. И поэтому ты – подполковник, а я – старший следователь прокуратуры, мы соблюдали правила. И если бы три года назад ты эти правила нарушал, то я посмотрел бы, где бы ты сейчас был.

Гуров молча смотрел на следователя, сдерживая себя, не видя смысла в этом тяжелом разговоре.

– Не смотри на меня, как удав на кролика.

– Не знаешь, где сейчас Антадзе?

– Уехал в горы к отцу и деду. Болезнь отца, конечно, абсолютная липа. Уверен: через месяц-другой и Антадзе, и его начальник уволятся, они работать больше не будут.

– Жаль, что не удастся пожать столь мужественную руку. Ты мне билет на утро закажешь?

– Сейчас займусь.

– Вот и займись, провожать не надо, а сейчас оставь меня.

– Когда увидимся? – Следователь протянул руку.

– Будешь в Москве, найди меня. Сюда в обозримом будущем не прилечу. И еще. – Гуров придержал руку следователя. – Не знаю, где и как, но я достану материал и докажу вину и Лебедева, и Кружнева. Они убийцы, и они ответят.

Следователь смотрел в лицо Гурова и думал, что подполковник несколько напоминает робота, которого запрограммировали на решение задачи, и он будет биться над ней, пока не решит, либо у него перегорят предохранители. Неприятно общаться с человеком и ощущать, что он сделан лучше тебя.

Следователь беседовал сам с собой и время от времени пожимал плечами. «Фанатик. Наказание должно быть неотвратимым? Справедливо и красиво сказано, но сегодня это лишь лозунг, слова. Однако Лебедеву и Кружневу не позавидуешь».

Гуров не хотел думать о происшедшем, он сейчас слишком был взвинчен, а поиск решения требовал холодного расчета. Гуров пытался отвлечься, думать о завтрашнем дне, Москве, о встрече с Ритой, Ольгой, пытался представить себе насмешливое лицо полковника Орлова и его первую фразу, когда Гуров войдет в кабинет, но ничего не получалось.

«Сумасшедший Кружнев… Они допустили ошибку, когда задействовали его. Кружнев и Лебедев обязательно в Москве встретятся. Лебедев наверняка замазан в деле, которым занимается прокуратура… Антадзе они перехватили через родственников. Я уж думал, что это давнишняя заготовка. А откуда Ашот Нестерович узнал об отце, деде, овцах, стройматериалах? Ну, узнать-то он мог давным-давно, они здесь все друг о друге знают. Но почему он так уверенно сказал, что ударили по отцу и деду? Он знает, потому что знает. И оставить Артеменко в номере одного настоял он. И эти разговоры о футболе, правилах игры и пуговицах моего мундира, которые даже не выплюнут…»

Поживем – увидим. Гуров вернулся в гостиницу и начал упаковывать чемодан.

Он не угадал, и, когда вошел в кабинет начальника, Петр Николаевич Орлов взглянул на Гурова не насмешливо-иронически, а очень серьезно.

– Здравствуй, – ответил он на приветствие Гурова, убрал документы в сейф, пошел к дверям, кивком пригласив следовать за собой.

У генерала Турилина была новая секретарша, она посмотрела на вошедших офицеров безразлично и сказала:

– Проходите.