Еще один баловень судьбы

А Терези, следуя, несомненно, своей программе, дала знак слугам и в гостиную вошла группка музыкантов: скрипач, альтист, виолончелист и флейтист. Они устроились в уголке, настроили инструменты и без проволочек заиграли хорошо знакомую Антону мелодию, в которой он через пару мгновений опознал менуэт Боккерини. Терези повернулась было к нему и сделала движение навстречу, но Антон в ужасе скрестил перед лицом руки и помотал еще для убедительности головой в знак того, что танцевать менуэт совершенно не умеет. Тереза усмехнулась, повернулась к Бернадоту, взяла его за руку и тот слаженно начал первую фигуру знаменитого придворного танца. Вслед за ними танец начали и другие пары. За менуэтом последовал экосез, затем англез, гавот, котильон — все их Антон пропустил, стоя у стеночки.

Но вот одна из разрумянившихся дам воскликнула в перерыве между танцами:

— Ручеек! Хотим ручеек!

Терези встрепенулась как конь, кивнула музыкантам, уверенно направилась к Антону и сказала:

— От этого развлечения Вы, полковник, уже не отвертитесь!

Музыканты заиграли нечто бравурное, пары тотчас стали выстраиваться одна за другой, взявщись за руки, (Терези с Антоном оказались в числе последних), вдруг подняли их высоко вверх и пошли вперед мимо первой пары, которая осталась почему-то стоять под этой движущейся аркой. Но когда он дошел, сжимая нежные пальцы Терези, до стоявшей пары, то понял, что они целуются! И лишь когда последняя пара «ручейка» миновала целующихся, они оторвались друг от друга и пристроились в хвост ручейка. «Ручеек» тем временем совершил коленце, повернул назад и стоять под ним осталась вторая пара — для того чтобы поцеловаться в свой черед. Оказавшись в хвосте «ручейка», вторая пара встала было за «первой», но тут они поменялись партнерами и, весело смеясь, пожурчали дальше — с тем, чтобы, в конце концов, перецеловаться со всеми участниками этой игры.

Когда Антону и Тальен пришла пора стоять в «ручейке», и его губы впились в ее маленький рот, он ощутил пылкий ответ, дальнейший подъем своих чувств, страстный трепет ее льнущего тела, и время для них остановилось. Оказавшись в хвосте ручейка, Терези посмотрела на партнера вдруг сурово и сказала с нажимом:

— Обещай, что никого больше в этом «ручейке» так не поцелуешь!

— Хорошо, — кротко сказал Антон, разжал пальцы и пошел к своей стеночке.

Глава тридцать девятая. В постели с Тальен

Несколько следующих дней Антон и Терези почти не вылезали из постели. Осознав, что раскованная французская «гетера» рада любым сексуальным экспериментам, Вербицкий применил почти весь арсенал известных ему интимных удовольствий. Впрочем, дня через три увлечение экспериментами у мадам Тальен прошло, и она стала ограничивать Антона в его стремлении поразить ее.

— Антуан, — говорила она, — лучше просто поцелуй меня в губы, но так, чтобы я вновь затрепетала в твоих объятьях как в тот первый наш вечер… Или прочти то стихотворение поэтессы Сафо, от которого у меня оцепенел позвоночник…

— Хорошо, — согласился Антон. — В этот раз я попробую его пропеть. Но поняла ли ты, что в нем речь идет о любви женщины к женщине?

— Как это может быть, Антуан? Чем ей не угодили мужчины?

— Мы ведь грубоваты, Терези и далеко не всегда понимаем ваши желания. Зато когда я смотрю на твое воркование с мадам Рекамье, вы кажетесь мне олицетворением единодушия.

— А у меня впечатление единодушия возникает с тобой, когда я ощущаю внутри себя твой фаллос. И мне так не хочется с ним расставаться, хоть он уже потерял свою силу и способен только сморщиваться. Но мы отвлеклись от того, с чего начали: от стихов Сафо.

— Тогда слушай…

И он запел, вспоминая не раз слышанную у отца виниловую пластинку Тухманова «По волнам моей памяти», сетуя на несовершенство своего перевода с русского на французский:

— Богу равным кажется мне по сча-астьюЧеловек, который так близко-бли-изкоПред тобой сидит, твой звучащий не-ежноСлушает го-олос и прелестный смех…У меня при этом перестало сразу бы сердце би-итьсяЛишь тебя увижу — уж я не в си-илах вымолвить слова

И немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробега-ает,Смотрят, ничего не видя глаза, в ушах же звон непрерывный.Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены,Зеленее становятся травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь я…Но терпи, терпи: чересчур далеко все зашло, зашло, все зашло…

Вдруг посреди недели днем к ним нагрянул Бернадот.