В голосе дежурного явно слышалось злорадство. Удивленно покосившись на него, Мишка оскалился и, прижав клинок к жилистой шее покрепче, спросил:
– А может, ему уши обрезать? И не смертельно, и каждому дураку видно станет.
– Прости, вьюнош! – завопил кучер, боясь пошевелиться. – Христом Богом молю, прости! Отслужу.
– Своим скажешь, узнаю, что кого кнутом огрели, порешу. Пшел отсюда, – прорычал Мишка, отшвыривая его.
– Однако и нравы у вас тут, – раздался мужской голос, и Мишка, убирая нож в ножны, развернулся, спокойно отвечая:
– Места каторжные. Станешь клювом щелкать, разом съедят.
– И давно вы научились людей резать? – не унимался голос.
– А как первого своего кабана взял, – не сумел промолчать парень и, вскинув взгляд, дерзко посмотрел в глаза стоящему перед ним мужчине. – Михаил, охотник местный, – представился он, разглядев на приехавшем мундир.
– Штабс-капитан инженерных войск Каретский Игорь Степанович, – улыбнулся в ответ мужчина. – Моя дочь Анна, – добавил он, указывая в сани.
Мишка повернулся и моментально утонул в огромных синих глазах. Из ступора его вывело нарочитое покашливание штабс-капитана. Тряхнув головой, парень усилием воли угомонил разбушевавшиеся гормоны и, взяв себя в руки, вежливо склонил голову, представившись:
– Михаил. Можно просто Миша.
– Откуда такие манеры, гусар? – раздался смех штабс-капитана, но в голосе его явно слышалось неодобрение.
«Блин, да уймись ты!» – мысленно рычал на самого себя Мишка, ворочаясь на своей лежанке.
Но стоило только закрыть глаза, как перед ним тут же всплывало гладкое личико сердечком, ровный разлет бровей, пушистые ресницы, в которых мерцали огромные глаза, ровный, чуть курносый носик, и нежные, слегка припухлые губы, которые так и хотелось поцеловать. Девчонка и вправду была красавицей. Даже удивительно, что у такого средненького папашки есть такая красавица дочь.
На постой господина военного инженера определили в чистой части поселка, у какого-то купца, имя которого Мишка, увлеченный девушкой, пропустил мимо ушей. Вздохнув в очередной раз, парень перевернулся с боку на бок и, выругавшись себе под нос, сел. Сна не было ни в одном глазу. Из закутка, служившего тетке спальней, появилась тень в белой рубашке и платке, накинутом на плечи.
– Ты чего не спишь, сынок? – спросила Глафира, подойдя к нему.
– Извини, что разбудил, – вздохнул Мишка. – Не спится.
– С чего?
– В поселок военный инженер приехал с дочерью, вот и не сплю, – нехотя признался парень, припомнив, что пытаться обмануть женскую интуицию дело бессмысленное.
– Неужто влюбился? – ахнула Глафира.
– Не знаю, – растерянно признался Мишка. – Но лицо ее до сих пор перед глазами стоит.
– Видать, и вправду хороша, – вздохнула женщина. – Да только блажь это. Ну, сам подумай. Кто ж за сироту крестьянского офицерскую дочку отдаст? Оне ж благородия, а ты кто?
– Знаю, – мрачно кивнул Мишка.
При этом он уже мысленно принимал активное участие в революции, отменившей сословия. Усмехнувшись собственным мыслям, он поднялся и, достав из печи уголек, затеплил лучину. Разжигать керосиновую лампу не стал. Тетка, пересев к столу, оперлась о него локтем и, подперев натруженной ладошкой щеку, задумчиво наблюдала за ним.
– Женить тебя пора, сынок, – выдала она после недолгого молчания. – Вырос. Пора своим гнездом обзаводиться.
– Не к спеху, мама Глаша, – тряхнул головой Мишка, снова припомнив историю своего мира. – Пройдет. Вот после Рождества в тайгу пойду, и пройдет.
– Ох, Мишенька, не так это и просто – любимое лицо забыть, – горестно вздохнула тетка.
– Так-то оно, может, и так, да только времена нам предстоят трудные, – осторожно высказался Мишка.
– С чего это? – удивилась Глафира.
– Сама видишь, раньше просто хунхузы были, а теперь к ним еще и японцы прибавились. К войне дело идет.
– Да бог с тобой, сынок! Откуда ж войне взяться? Да где они, те японцы?
– Да считай, уже рядом. Думаешь, даром сюда войска на постой переводят? А инженер тот? С чего вдруг офицеров в нашу глушь слать стали? Нет, мама Глаша, будет война. Да и начальство суетится чего-то.
– Сбереги Господь от таких ужасов, – охнула женщина, истово перекрестившись.
– Не до нас ему, – с досадой отмахнулся Мишка. – Да и сами люди во все виноваты.
– Это чем же мы с тобой провинились? – не поняла Глафира.
– Да не мы, не простые. Дворяне с чиновниками, вот на ком вина. Им власть дана, чтобы государство беречь, а они только и знают, что веселятся да жрут в три горла.
– Мишенька, Христом Богом тебя молю, не произноси ты таких речей! – вдруг взмолилась тетка. – Услышит кто, беды не оберемся. Я-то ладно, старая, пожила уже, а ты? Сошлют, и не посмотрят, что вьюнош еще совсем.
– Не голоси, мама Глаша. Это я так, с досады. Да и то только с тобой, – поспешил успокоить ее Мишка. – Забудь, что слышала.
«И вправду, чего-то разошелся не по делу, – подумал парень, беря себя в руки. – Делом займись, генацвале, делом», – усмехнулся он, припомнив фильм из своего прошлого.
– Пойду, самовар вздую, – проворчал он, одеваясь. – Все равно не усну. А ты спать ложись, мама Глаша. Вскочишь ни свет ни заря.