Еще один шпион

— Оператор почти случайно там оказался, едва сам не погиб, — сказал Амир, потирая пальцем глаза. — Но повезло. А если запись есть, то и без денег не останемся. Хочешь, Тимур, тебя курьером отправлю? Я тебе доверяю. А ты мир посмотришь, Красное море, все такое. Хадж заодно совершишь — надо ведь и о душе позаботиться, верно?

Тимур покачал головой.

— В другой раз, Амир. У меня сейчас важный гость, ты помнишь. Я не могу его бросить вот так и уехать куда-то.

Амир поднял растопыренную пятерню, закивал.

— Понял. Да. Все верно. Ты прав, Тимур. Как он, кстати, поживает, этот наш… Тарзан, да?

— Он зовет себя Бруно. Бруно Аллегро. Тарзан — тюремная кличка, он обижается на нее… — Тимур подобрался, прокашлялся, поиграл желваками. — В общем, скажу так: человек он непростой. Очень себя любит. Лилипутом звать нельзя, это у них плохое слово считается. Надо звать: маленький человек. И подход иметь особый. Прежде чем скажешь «добрый день» или «как себя чувствуешь?», надо десять раз про себя повторить, профильтровать — чтобы не подумал чего…

— Вот клоун, ай-яй! — Амир рассмеялся, обнажив крепкие зубы. — От маленького шакала много воняет, это всем известно. Но ничего, чем он глупее, тем меньше жалеть будем потом. Ты его не обижай. Корми, пои, развлечения там какие-нибудь… Сделай ему праздник, Тимур! Позови много людей, раз он такой капризный, пусть видит, как все восхищаются им, девки красивые пусть кипятком писают. Пусть так будет! Ты меня понял?

— Да.

— Вот. Потом этот маленький шакал полезное дело для нас сделает. Будет большой кипеж в Руссне. Так будет! Не эти несчастные будут там погибать, — Амир показал на экран.

Лицо его судорожно напряглось, побелело, вытянутая рука собралась в кулак.

— Кремль будет рушиться. Звезды будут гаснуть. Другие люди будут корчиться в крови. Их все знают, этих людей, каждый в этой стране. Большие люди, больше не бывает! И они умрут, как вот эти простые дети и старики… Каждый это увидит, во всех телевизорах покажут! А если кто-то не сможет умереть — я помогу. Приду и сделаю, как тому летчику в Курчалое — ты помнишь, Тимур?.. Он будет визжать, как свинья. Как он будет визжать! Страх будет стоять в глазах, это каждый увидит. И все поймут: вот, Эчиг-Амир смог его убить, и любой может сделать так с любым русским. И тогда русские уйдут. Так и будет, я клянусь!..

* * *

Наташку будто ветром сдуло с лежака, она даже подпрыгнула от восторга.

— Красотища! Ну, ты только посмотри! Белая!

Семаго посмотрел. Вместе с ним посмотрели двое накачанных загорелых то ли испанцев, то ли португальцев с соседних лежаков — только не туда, куда она показывала и куда послушно вперил взгляд Семаго. На Наташкин зад, естественно. Трепещущий после прыжка, округлый и голый, потому что три шнурка, которые назывались купальными трусиками, ровно ничего не скрывали.

— Ой, не могу! Красивая какая! Смотри же!

В километре от берега — за усыпанной головами и шапочками полосой прибоя, в стороне от жужжащих скутеров и моторок и как бы над всей этой суетой — плыла роскошная белая яхта. Две палубы, острый задранный нос, фиговина какая-то круглая на мачте — антенна, что ли. Люди на верхней палубе, много полуобнаженных загорелых людей, а все кругом белое, и море плещется. Танцуют, кажется. Но музыки не слышно — слишком далеко, а здесь, на берегу, слишком шумно.

Наташка подпрыгнула еще раз. Семаго покосился на соседние лежаки, кряхтя, поднялся и встал за ней, заслонив от посторонних взглядов своей бледной обвисшей тушей. Даже приобнял за плечи для надежности. Но она тут же выскользнула и будто нарочно развернулась так, чтобы этим испанцам-португальцам было из-за чего страдать. Даже на цыпочки привстала.

— Ну, почему у нас нет такой яхты, Сереженька? — Наташка капризно надула губы. — Ну, хотя бы маленькой, в два раза меньше! Ну, крохотной совсем! Я хочу! Хочу-хочу! Ты даже не представляешь!

— Ты что, спятила совсем? — сказал Семаго вполголоса. — Кто я тебе, олигарх какой-нибудь? Миллионер? Хочу, хочу! А Луну тебе с неба не достать?

— Зачем мне Луна? — огрызнулась Наташка. — Я про яхту тебе толкую! Просто спросила и все! Чего сразу гонишь?

Спросила она, видите ли. Нет, это была уже не та Наташка, что лет пяток назад: неискушенная, неизбалованная, восторженная. Для той Наташки и неделя в обычном подмосковном санатории была за счастье, где котлеты с макаронами и белье со штампом Минздрава. А этой — ей, вон, испанской Майорки мало, десять евро за один только лежак, не говоря уже об остальном. Яхту ей подавай белую, вынь да положь… Четыре дня всего они здесь, а Семаго уже устал от этих капризов, от этого моря и от этих яхт, от всего на свете.

— Ну, хотя бы прокатиться, а? — гнула она свое. — Там же аренда какая-нибудь, наверное… Или как это называется. Капитана можно нанять, в конце концов…

— Прокатиться — вон, на прогулочном катере катайся! — Семаго старался говорить сдержанно, хотя какая тут к черту может быть сдержанность. — Это тебе не такси, это частная яхта, у нее хозяин есть! С какого это испугу он тебя катать на ней станет?