Еще одна чашка кофе (СИ)

Она также купила себе пару комплектов сексапильного шелкового белья и чулки со стрелками (эти стрелы, девочки, выбивают только десятку!). Ее боевая экипировка была почти завершена, но оставалось вооружиться еще парой патронов — красной помадой (женское оружие, посильнее любых боеголовок) и парфюмом. К выбору духов Лина отнеслась вдумчиво. Любая женщина знает, что если правильно просчитать аромат и дозу, то удачные духи подействуют на самца как одурманивающий яд, от которого он потеряет рассудок. В итоге она выбрала легендарный, скандальный аромат, источающий сладкий яд и животное тепло; в нем смешались мирра и ладан, амбра, ваниль и корица, вековые кедры и целая клумба прекрасных, изысканных цветов. Одна капля этого аромата сводила с ума, две — уже были убийственны для окружающих. Лина нанесла одну каплю магического яда себе на яремную впадину и почувствовала, что ее кожа теперь словно излучает и рассеивает в разные стороны лучи особой энергии и чувственности.

Удивительно — когда-то она все это любила: красивую одежду, белье, духи. В той прошлой жизни, в которой вообще было много маленьких радостей и большого неразведенного счастья. В те времена она любила посидеть в кофейне за чашечкой кофе, встретиться с подругами в кондитерской, зайти в магазин и на последние деньги купить себе красивое платье или новую — ну пусть будет еще одна! — помаду. И новые туфли, и сумки, и красивое белье радовали ее так же, как и осознание того, что она — красивая девушка, которой смотрят вслед и которую так любит один-единственный, самый важный в ее жизни мужчина. Потом, после трагедии, она утратила вкус к этим простым женским радостям. А сейчас красивые новые вещи: платье, чулки, шелковое белье, красная помада — были всего лишь камуфляжем, военной формой солдата, который отправляется на войну.

По выражению лица фотографа Лина поняла, что ей удалось произвести на него впечатление — кажется, он впервые взглянул на нее как на женщину. Что до нее самой, то она не думала о нем не только как о мужчине, но даже и как о человеке. У нее была определенная цель, ради которой она была готова на все.

Они шли по аллее Летнего сада. Поскольку ее спутник в принципе не был разговорчивым собеседником, говорить большей частью приходилось ей. Интересная задача — как сказать многое, но при этом ничего значительного, чтобы не дать лишней информации о себе…

Они выпили кофе в уже закрывавшемся кафе, постояли у фонтана, обошли сад несколько раз. Все это время она бодро — главное не сбиться — о чем-то ему рассказывала и улыбалась, словно в ней завели какую-то механическую пружину.

Темнело. Из кофейного домика, где проходил джазовый концерт, доносились звуки музыки. Низкий, хрипловатый, чарующий голос джазовой певицы, печальная мелодия парили над засыпающим Садом и так сочетались с этим вечером и с чуть горчащим воздухом подступающей осени, что Лина вдруг остановилась, замолчала и перестала улыбаться. Пружина лопнула, механический завод кончился. Что-то невозможно грустное, хоть и давно забытое, а все же до боли родное, сейчас ожило в памяти.

Ну да, конечно, они были в Петербурге с мамой и с Павликом лет десять назад, и тогда тоже была осень, и они шли вот так же вечером по Летнему саду, и все еще были живы.

— Марина, а чем ты вообще занимаешься? — напомнил о себе фотограф, возвращая ее в эту осень, горькую и безжалостную.

А чем она занимается? К уже имеющемуся коробу лжи добавить еще немного.

«Я — детский врач, а еще я пишу романы и немного рисую в альбомах, и… да к черту слова! Присядем на лавочку?»

Вот эта укромная скамеечка в пустой неосвещенной аллее как раз подойдет.

Она села к нему поближе — еще ближе. А потом потянулась к нему и внезапно (так что он от удивления едва не отшатнулся) поцеловала его — горячо и страстно.

Сильно, с чувством обнять его, разомкнуть его губы своими, бесстыдно проникнуть в него умелым языком и ложью — доверься мне!

Он, конечно, опешил, и Лине показалось, что сейчас он ее оттолкнет. Но она не отступила — чуть сильнее обхватила его за шею.

И он ответил на ее поцелуй.

Пару минут они изучали трещинки и вкус друг друга, целуясь, а когда остановились, она обольстительно улыбнулась (пружина снова заработала!):

— Милый, а ты не хочешь пригласить меня к себе домой?

И без слов, глазами, она пообещала ему: все будет долго, разнообразно, так, как ты хочешь!

— А мы не слишком торопимся?! — В его голосе были и недоверие, и холод.