Эшелон

И вот важнейшая бумага у Артемия Исааковича. Но это еще не документ! Чтобы бумага стала документом, как выяснилось, необходима была виза Келдыша, а после нее — подпись председателя Моссовета тов. Промыслова. С этим делом Артюша и пошел на прием к Президенту Академии наук, который, зная о его хлопотах, весьма любезно, а главное, быстро его принял. Однако, когда Келдыш прочел начало подписанной Львом Андреевичем бумаги, его физиономия сразу же приобрела свое обычное брюзгливо-скучное выражение, и он категорически отказался поставить под этой бумагой свою визу. А бумага начиналась так: «Понимая, что сроки, отпущенные мне Природой и Творцом, подходят к концу…» По-видимому, Президент не счел себя уполномоченным визировать бумагу, направленную в столь высокую инстанцию.

После такой неудачи настойчивый Артюша направил свои стопы к Кириллину. Владимир Алексеевич без проволочки завизировал бумагу и только спросил у Алиханяна: «Ха-ха, значит, он верил в бога?» Артюша ответил, что к юридической части документа этот вопрос прямого отношения не имеет.

За десертом я повторил вопрос Владимира Алексеевича. «Он был верующим христианином», — ответил Алиханян. Кроме официальной гражданской панихиды, его потаенно отпевали по церковному обряду». Мы расстались с Артемием Исааковичем, и больше я его не видел. Вспоминая удивительно разнообразные грани личности Льва Андреевича Арцимовича, я неизменно восхищаюсь этим одаренным человеком. Я полагаю, что он прожил неплохую жизнь.

Хотя, как говорится, «по большому счету» никаким настоящим ученым он не был и ничего стоящего самостоятельно не создал. Тем более удивительно, что нынешние эпигоны считают его чуть ли не творцом идеи термоядерного синтеза. Это тем более отвратительно, что о подлинном творце этой замечательной идеи говорить сейчас не положено… Однако Лев Андреевич тут уже не при чем. Все-таки он был интереснейший человек и скучно с ним никому не было.

О людоедах

В январе 1967 г. я первый раз приехал в Соединенные Штаты. В Нью-Йорке собирался второй Техасский симпозиум по релятивистской астрофизике — пожалуй, наиболее бурно развивающейся области астрономии. За 4 года до этого были открыты квазары, и границы наблюдаемой Метагалактики невероятно расширились. Всего только немногим более года прошло после открытия фантастического реликтового радиоизлучения Вселенной, сразу же перенесшего нас в ту отдаленную эпоху, когда ни звезды, ни галактики в мире еще не возникли, а была только огненно-горячая водородно-гелиевая плазма. Тогда расширяющаяся Вселенная имела размеры в тысячу раз меньшие, чем сейчас. Кроме того она была в десятки тысяч раз моложе. Я очень гордился тем, что сразу же получивший повсеместное признание термин «реликтовое излучение» был придуман мною. Трудно передать ту атмосферу подъема и даже энтузиазма, в которой проходил Техасский симпозиум.

Погода в Нью-Йорке стояла для этого времени года небывало солнечная и теплая. Впечатление от гигантского города было совершенно неожиданное. Почему-то заранее у меня (как и у всех, никогда не видевших этого удивительного города) было подсознательное убеждение, что Нью-Йорк должен быть серого цвета. Полагаю, что это впечатление происходило от чтения американской и отечественной литературы («Город желтого дьявола»), «Каменные джунгли» и пр.). Па самом деле, первое сильнейшее впечатление от Нью-Йорка — это красочность и пестрота. Перефразируя Архангельского, пародировавшего Маяковского, я бы сказал, что это наша Алупка, «только в тысячу раз шире и выше».

Итак, Нью-Йорк — это тысячекратно увеличенная Алупка, или, может быть, десятикратно увеличенный Неаполь, которого я, правда, никогда не видел. Завершает сходство Нью-Йорка с южными городами и даже городками поразительная узость его улиц. Я сам, «собственноножно» измерил ширину Бродвея и знаменитой блистательной 5-й авеню; ширина проезжей части этой улицы 19 шагов, а у Бродвея (тоже мне — «широкий путь»!) — даже 17.

Как известно, Нью-Йорк — один из немногих городов Америки, где на улицах царствует пешеход. До чего же колоритна эта толпа. Удивительно интересны своим неожиданным разнообразием негритянские лица. В этой толпе я себя чувствовал себя, как дома — может быть потому, что в гигантском городе живет 3 миллиона моих соплеменников?

И уже совершенно ошеломляющее впечатление на меня произвели нью-йоркские небоскребы и, прежде всего, — сравнительно новые. Как они красивы и красочны! Временами было ощущение, что они выложены такими же плитками, как знаменитые мечети Самарканда! Все участники симпозиума жили и заседали в 40-этажном отеле «Нью-Йоркер», что на углу 8-й авеню и 32-й стрит. На той же стрит, в 4-х коротких «блоках» от нашего отеля взлетал в небо ледяной брус Эмпайр Стэйт Билдинга.