Читаем Ешкин код полностью

— Не понимаю, товарищ майор. Вы как-бы инициатор всей этой каши.

— Само собой. — не отказался майор. — Но раз уж выпало мне бога подменять в особом батальоне материального обеспечения, то как я вижу не на меня, а мне молиться надо. Послушай, Гена.

— Да все понятно, товарищ майор…

— Варежку пока закрываем и слушаем, рядовой Ешкин. Через минное поле полезете, потом по лесу с растяжками. Машину где спрятали?

— 3 километра на северо-запад. — откликнулся Шарон.

— А ехать сколько?

— Поселок Першатравень. Километров 50. Там ангары для сельхозтехники на выезде. Вот прямо туда. Лысогоровка.

— Это через блокпосты. И самое главное. Вам эту штуку сюда притащить надо. В целости и сохранности.

Генка посмотрел на Шарона. Тот молча кивнул головой.

— Там делов-то. — влез в неловкую паузу Чума. — Приехали и уехали.

— На тот свет. — сказал Кормухин.

— Зачем же. — возразил Шарон. — Там как всегда. 50 на 50. — помолчал и добавил. — Из 50-ти.

— Так-то лучше. — Кормухин опять опустился на лавку. — Теперь чего скажешь, Ешкин?

Думал Генка совсем недолго. Можно сказать, что и совсем не думал. Потолкался плечами между Шароном и Кормухиным. Встал.

— Я тогда спать пошел. — сказал Ешкин. — Когда теперь придется.

Чума с Шароном переглянулись. Рыжий окольцевал сушкой большой палец и вверх его поднял.

— Вот так вот! — поддержал выбор Ешкина Чума.

— Хорошо. — сказал Шарон. — Тогда, часиков в 10, прямо сюда подтягивайся.

— Я пошел, товарищ майор? — спросил Гена.

В ответ майор Кормухин буркнул ворчливо.

— И не сомневался. Ни в тебе, ни в себе. Не жизнь, а тупик, но счастливый. Иди, Гена. Чего теперь. Только не под машину. У связистов ложись. Там сейчас никого нет.

В палатке связистов было прохладно и сухо. Гена лежал на широком топчане взводного Стржельчика. Смотрел, не мигая в треугольную прорезь толстых домашних носков. У самого входа в палатку там, где ломаный-переломаный ландшафтом ветер шевелил подкову на сбитой из щелястых занозистых досок двери лежал покоем ленивый желтый свет. Резали его нежданные прозрачные тени. Быстрые и пугливые. Полосовали сомнениями и убегали, а свет оставался. Желтел, густел и на глазах у Генки становился твердым и угловатым, пока в одно мгновение не разбился на осколки, не растаял в молочных вечерних сумерках. И все для того, чтобы появиться вновь. Недорезанный императив! Генка, не вставая, протянул длинную и худую руку, потом вторую. Провернул до упора электрическую лампочку в патроне. Свет продолжился белым и холодным колером, а где-то через пару минут Гена нашел причину. Почему он согласился. Ведь не маленький и помирать жуть как не хочется. Но сперва, перед тем как самому с собой, наконец, согласиться, так Гене домой захотелось. До внутренней зудящей слезы. Ведь там мама, бабушка и еще кое-кто в диспетчерской их оптовой продуктовой базы. Может быть, Шахунья не лучшее место на Земле, но она приняла Генку. Самую белую ворону на всем белом свете. Когда Генка повестку получил, он пошел в военкомат. Все местные пошли. Не местные на родину историческую уехали. Ирек Хуснулин из параллельного класса в Грузию, а Петька Сидоров в Израиль. Генка их не винил и не оправдывал. Не было у него такого права. Да и желания не было. Зачем? Разве шахунец так мог поступить? Нет. А про чужих пусть чужие думают. Своим надо помогать и думать. Это половина причины. А вторая половина? Неудобно даже оглашать прописные истины. Это база. Фундаментальная штука. Она ровняет горы и иссушает реки. «Я чё не мужик?» — спросил сам себя Генка и ответил: «Я мужик. Свойский мужик. Какого ещё рожна? Какие ещё факты и аргументы?»

Ровно в 10 Генка был в блиндаже у Кормухина.

— Чучело. — кратко резюмировал майор Кормухин, когда Гена облачился в комок убиенного кроткой Курдюмовкой американца.

— Добрый лось. — согласился Шарон. — Был. Ну ничего. Мы штанцы подвернем, рукава закатаем. И это… Ген. На блокпостах. Если остановят. Помни и не тушуйся. Для них в этом комке и с полосатым шевроном ты царь и бог. Носик, бровки утюжком. Если спросят чего, шпарь как Шварцнегер в «Красной жаре».

— Не прокатит. — засомневался Гена.

— Ещё как прокатит. — уверил его Шарон. — Это VHS-народ. Как зашли в видеосалон в 1991 году, так до сих пор там и сидят. Так что прокатит. Ну и мы с Чумой где надо поможем.

— Кроме автомата есть ещё чего? — спросил Чума у Ешкина.

— Нету. Зачем? — сказал Гена и соврал. Был у него заветный ножик. Когда переодевался, Генка его в набедренный карман определил. Та самая «легендарная финка НКВД от кизлярских мастеров». Телеграмм канал «Повернутые на войне» плохого не посоветует. Да и кинжал нормуль, как бы его не обсмеивали особо продвинутые граждане. Такие как этот Рыжий, например.

— Тогда мне лук, а тебе стрелы. — Чума протянул Генке подсумок с выстрелами для РПГ, а саму трубу закинул себе за спину. Шарон поднял с пола рюкзак средней упитанности.

— Пора. — сказал Шарон.

— Пора. — откликнулся Чума. — Пора прослушать гимн столицы розовых помидоров. Пора, пора, порадуемся!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Уманский «котел»
Уманский «котел»

В конце июля – начале августа 1941 года в районе украинского города Умань были окружены и почти полностью уничтожены 6-я и 12-я армии Южного фронта. Уманский «котел» стал одним из крупнейших поражений Красной Армии. В «котле» «сгорело» 6 советских корпусов и 17 дивизий, безвозвратные потери составили 18,5 тысяч человек, а более 100 тысяч красноармейцев попали в плен. Многие из них затем погибнут в глиняном карьере, лагере военнопленных, известном как «Уманская яма». В плену помимо двух командующих армиями – генерал-лейтенанта Музыченко и генерал-майора Понеделина (после войны расстрелянного по приговору Военной коллегии Верховного Суда) – оказались четыре командира корпусов и одиннадцать командиров дивизий. Битва под Уманью до сих пор остается одной из самых малоизученных страниц Великой Отечественной войны. Эта книга – уникальная хроника кровопролитного сражения, основанная на материалах не только советских, но и немецких архивов. Широкий круг документов Вермахта позволил автору взглянуть на трагическую историю окружения 6-й и 12-й армий глазами противника, показав, что немцы воспринимали бойцов Красной Армии как грозного и опасного врага. Архивы проливают свет как на роковые обстоятельства, которые привели к гибели двух советский армий, так и на подвиг тысяч оставшихся безымянными бойцов и командиров, своим мужеством задержавших продвижение немецких соединений на восток и таким образом сорвавших гитлеровский блицкриг.

Олег Игоревич Нуждин

Проза о войне