Эскадрильи летят за горизонт

Много вражеских солдат, танков, автомашин, орудий навсегда остались на этом рубеже войны.

Так начались полеты. Полеты днем и ночью, в любую погоду. Личное отступило на задний план, все было подчинено одной задаче — борьбе с врагом. Несколько экипажей, считавшихся погибшими, через два-три дня возвратились в полк. Встречали их радостно, старались оказать особое внимание, заставляли по нескольку раз рассказывать о пережитом.

В первые дни войны всем в нашей эскадрилье запомнилась ничем особым не примечательная, но, в общем, довольно типичная история, происшедшая с лейтенантом Бочиным.

— И вот, значит, падаем, — рассказывал он. — Самолет горит. Над нами кружат два «мессера», но близко не подходят. У стрелка-радиста Егорова есть еще патроны, и он время от времени стреляет по фашистским истребителям. Перед нами поляна. «Держитесь!» — кричу и сажусь на фюзеляж. Треск, грохот, дым, пыль, огонь... В следующее мгновение выскакиваем из кабин и отбегаем в сторону, укрываемся за стогом сена. Наш СБ охвачен огнем. А «мессеры» настырно кружат над нами. Немецкие летчики спикировали по пять-шесть раз и улетели. Видимо, поняли, что расстрелять нас не удастся...

Где-то западнее Шепетовки посадил в поле свою поврежденную машину лейтенант Панченко. Штурмана Кравчука сильно бросило вперед, от удара он получил травму позвоночника.

— Я был беспомощен, — морщась от боли, рассказывал позже Павел Кравчук товарищам, — а гитлеровцы по очереди пикировали, стреляли из пушек. Но лейтенанту Панченко все-таки удалось вытащить меня из кабины. А стрелка пришлось похоронить там же, у маленького хуторка.

На попутных машинах Панченко доставил друга в полк. Теперь он выздоравливает, но передвигается пока плохо. И все же не теряет надежды, что снова будет летать...

Прошло совсем немного времени с начала войны, а как [11] изменились люди: стали инициативными, находчивыми, бесстрашными в бою. Хозин, Корочкин, Панченко, Бочин, Рассказов, Козявин, Хардин, Скляров... Каждый из них вносил в тактику боя что-то новое, необходимое для успешной борьбы с врагом.

За последние дни произошли некоторые изменения в экипажах нашей 3-й эскадрильи. Командир звена старший лейтенант Еремин перешел во 2-ю эскадрилью, я принял его звено. Здесь были самые молодые летчики Василий Панченко и Петр Бочин, штурманы лейтенант Дмитрий Чудненко и старший лейтенант Иван Зимогляд. Вместо стрелка-радиста Швеца со мной стал летать старший сержант Петр Трифонов, старожил полка, опытный воздушный боец.

Командование полка рассредоточило эскадрильи по разным площадкам. Наша перебазировалась на поле, к которому полукругом подступал лес. Место оказалось удобным для работы. А километрах в пяти от нашего нового аэродрома в мареве летнего дня угадывались контуры Белой Церкви, что стала родной нам за время службы, ведь там находились наши близкие.

Я подошел к группе летчиков и техников. Хозин, Орлов, Николаев, Сумской, Бочин, Шаповалов обсуждали события последних дней. В связи с приближением фронта всех волновал и другой вопрос: как быть с семьями?

— Смотрите! — вдруг пронзительно крикнул кто-то.

В ясном небе четко обозначились силуэты тяжелых самолетов. Они шли в направлении городка растянутым клином.

— Ю-88! — уверенно произнес Бочин.

На северо-западной окраине Белой Церкви взметнулись клубы черного дыма.

— Эх, будь я истребителем! — вздохнул Бочин. — Не один фашистский стервятник сгорел бы здесь!

Последние слова лейтенанта покрыл оглушительный грохот. В направлении городка пронесся бомбардировщик Пе-2. Распластавшись над землей, он в стремительном полете гнался за «юнкерсами».

— Один против восемнадцати, — произнес кто-то.

Пе-2 между тем сближался с группой вражеских самолетов. Вот он нагнал их и одного обстрелял снизу.

Фашистский летчик резко отвернул, стараясь выйти из-под удара. Но Пе-2 всем своим корпусом врезался в Ю-88. Вверх рвануло огненное облако. На землю полетели пылающие обломки. Немецкие самолеты, шарахнувшись в разные стороны, продолжали уходить на запад. [12]

— Вот как нужно биться с фашистами, — уважительно сказал Бочин.

— Вечная память герою! — склонил голову Шаповалов и снял пилотку. Остальные тоже обнажили головы, отдавая дань бесстрашному соколу...

Над нами внезапно пронесся самолет. Спустя десять минут на поляну вышли трое в синих комбинезонах, с кожаными планшетами, висевшими на длинных ремнях. Двое сняли шлемы и, как видно, не особенно внимательно слушали третьего, который, размахивая руками, что-то им доказывал. Несмотря на жару, он был в шлеме и летных выпуклых очках, сдвинутых на лоб.

Все обменялись приветствиями с экипажем Игоря Сидоркина, который летал на разведку и, очевидно, сейчас докладывал командиру полка что-то важное о передвижениях врага. Раскрасневшийся от возбуждения, Сидоркин сообщил, что в районе Броды, Берестечко, Дубно идут сильные наземные бои. Вокруг все горит. Переднего края нет. На дорогах немецкие танки, бронемашины, самоходная артиллерия, мотопехота. Противник повсюду встречал наш самолет зенитным огнем.