Эскамбрай (СИ)

- Зелен виноград, когда еще дозреет! Не бывал в переделках - бьюсь об заклад, что эта у него первая, не видал чертей близко. Белым воздыхателем тебя не удивить, а Федерико Суаресу, например, - он в подметки не годится.

Тем временем ремонт судна был почти завершен. Надо было делать прочие дела.

Все имущество с барки перенесли на корабль, оставив небольшой запас провизии и бочонок с водой.

Каники сказал:

- Едете со мной.

Поехали Факундо и я, и конечно, с нами увязался Пипо. Идах остался "для порядка, чтоб пугать", а также для того, чтоб ухаживать за Серым. Для порядка же, во избежание неприятностей, с нами ехал и мистер Санди.

Вышли из бухточки затемно, а к вечерним сумеркам уже кудрявились перед носом мангровые заросли, куда несла барку высокая приливная волна. Ловко и быстро мужчины сняли мачту, Филомено пересел за руль, и барка медленно втянула свое грузное тело в одному ему известный проход. Внизу шелестела соленая вода, вверху смыкались корявые ветви. Темнота стояла непроглядная. Каники на корме толкал барку шестом, пока она не заскребла днищем по илу.

- Вы же ее не сдвинете потом с места! - удивленно сказал Санди.

- Ее на руках отсюда вынесут, - проворчал Гром, поняв вопрос.

Мы ехали набирать себе попутчиков в Африку. Желающих было более чем достаточно - только свистнуть.

Хорошо, что я не стала одевать в дорогу новое великолепие. На мне был матросский костюм и кожаный пояс с вооружением, а ноги оставались босы. Кто не был бос, тому пришлось разуться, прежде чем лезть в жидкую грязь и пробираться по ней на ощупь. Хороши же мы оттуда вылезли!

В инхенио "Агуа Дульсе" нас ждали. Точнее, там ждали одного желанного гостя, но приветили и остальных. Каники, издали увидев условный знак "Все благополучно" - лампаду в одном из окон, свистнул собакам, знавшим его, и смело постучал в угловую ставню условным стуком.

Открыла Ма Ирене - кто ж еще! Она впустила нас через черный ход и первым делом повела на кухню мыть. Она и бровью не повела, увидев среди перемазанных тиной негров перемазанного тиной белого парнишку. Если он пришел со своими - значит, свой.

Потом пошла наверх будить Марисели, оставив нас ждать в гостиной. Свет от трехсвечника блестел на полированном кедре плотно закрытых ставен. В маленьком доме царила полуночная тишина.

Из нас в этом доме прежде бывал один Пипо. Он, заслышав на лестнице шаги, хотел первым броситься приветствовать хозяйку, но, оглянувшись, остановился, попятился и пропустил вперед крестного.

У Мэшема удивленно полезли вверх брови: он ничего не понимал. Вот прошуршал плотный шелк ночного бата, вот две тени встретились и слились в полумгле... А вот сорвиголова, вожак шайки беглых рабов, держа за руку, ведет к столу хрупкую молодую женщину с рассыпанными по плечам волосами цвета блондового шелка, и она с глазами, полными радостных слез, крепко обнимает и целует всех полуночных гостей.

Нет, не всех. Когда она увидела, что последний гость - белый, она испуганно оглянулась и спросила:

- Кто это? И где Идах? Что со стариком?

- Ничего, - успокоил ее Филомено, - он не мог отлучиться от захворавшей жены. А это свой человек, сеньор Алехандро... А это Марисели, моя жена.

Он произнес эти слова тихо, но так, что мороз продрал по коже. Не одну меня. Мистер Александр Мэшем поцеловал протянутую руку, и по выражению его лица я поняла, что мальчик кое-что понял.

Принесли еще свечей, накрыли поздний ужин. Свет канделябров отражался на хрустале стаканов, блики прыгали по лицам странной компании, собравшейся за столом. Черные и белые. Это и сегодня не сплошь и рядом. А тогда... Каники хотел назвать свою Марсели своей женой перед всем светом. Он имел на это право, потому что любил. Но он мог это сделать только перед нами, - теми, кому верил. Боль и досада жгли его, и он вымещал эту боль на всем постылом мире.

Капля камень долбит: за семьдесят лет с места сдвинулось многое. В этом имеет свою заслугу и Каники. Может быть, пройдет еще семьдесят лет, и другой такой же черный, с жаркой кровью парень возьмет другую нежную, стойкую белокожую девушку за руку и сможет пройти с ней через толпу в большом городе, не встретив ни единого косого взгляда. Отчего бы мне об этом не помечтать? Я надеюсь, что так и будет.

А тогда - что ж, черное и белое, белое и черное, оттенки, переходы цветов, их игра многое определяла в жизни. И если черные и белые собирались за одним столом - это было нечто из ряда вон выходящее. Но мы привыкли уже жить так - из ряда вон; я, по крайней мере, привыкла. И хотя эта жизнь была порой рискованна и всегда нелегка - в ней были свои приятные стороны. Например, чудо такой тайной вечери.

Не знаю, какие ангелы трепетали крылышками под потолком высокой залы - но дух беспокойных скитаний, сопутствовавший нам так долго, отступил в эту августовскую ночь далеко. Дружелюбие и умиротворенность царили за столом, словно предвестник счастья нашего дома, словно просыпалась золотая пыльца его ставен.