Эскамбрай (СИ)

Ах, мираж дома с золотыми ставнями... Но если наш - мой и Грома, поманив, исчез - он был все же реален. А их солнечный дом... Люди или боги, скажите мне, есть ли на земле хоть одно место, где черный мужчина и белая женщина могут жить - свободно, счастливо, открыто, гордо? Разве не вселит это огонь в сердце мужчины, разве не переполнит его горькая отвага - если он мужчина, если кровь горяча, если он считает невозможным сидеть под юбкой жены тихо-смирно?

Она слушала меня, не проронив ни звука. Что-то она все же, видно, поняла. Она поднялась и пошла за мной, когда я выходила из хижины. Там, у костра, сидели мужчины, слушая какой-то рассказ Ма Ирене. В ночной рубашке с накинутой на плечи шалью, Марисели подошла к Каники и шепнула ему что-то на ухо. Они вдвоем исчезли в дверном проеме. Над старой пальмовой крышей, ей-богу, залетали маленькие купидончики... Только вместо луков у них, пожалуй, были арбалеты - сообразно местной моде.

Мы пробыли в этом, надо сказать не совсем безопасном месте три дня. Что мы там делали? Охраняли покой влюбленных. Сами привычные бродяги, месяцами обходившиеся без крыши над головой, мы устроили палатку из одеял для Ма Ирене, чьи старые кости не выдерживали столь неделикатного обхождения.

Марисели по-прежнему нас слегка дичилась, хотя меньше и меньше с каждым часом. Ее лучшим другом стал Пипо - парень, выросший на свободе и начисто лишенный священного трепета перед белой расой. Он называл ее крестной и держался свободно, точно со старой приятельницей, дружелюбно и несколько покровительственно.

- Да брось ты закутываться во все эти тряпки! Ты как луковица в шелухе во стольких юбках. Так полагается? Ну и ходи в них где полагается. Тут видишь, как ходит Ма? И ты не парься в жару. Я же видел, у тебя подо всем штаны есть!

Марисели не стала раздеваться до панталон, потому что ее смущал Факундо. Он, конечно, все понимал и посмеивался, но днем скрывался из лагеря в дозор, взяв в компанию Серого. По правде, они друг друга стоили, Гром и Каники, каждый на свой манер был неотразим.

В то утро, когда нинье настала пора уезжать, - пегашка была уже запряжена в одноколку, - она обратилась ко мне с неожиданной просьбой.

- Отдай мне своего мальчика. Разве здесь место для ребенка - среди постоянной войны? Филоменито очень умен и развит для своих лет, но он не умеет ни читать, ни писать, не знает слова божьего. Какое будущее может быть у него, если вся его жизнь - вечный бег? Я могу устроить так, чтобы он числился свободным, это даст ему возможность спокойной, достойной жизни.

Ах, солнечный дом - не для нас, так хоть для сына - как он поманил золотыми искрами... Честно скажу, я подумала о том, что надо бы согласиться. О том же подумал и Факундо. Но сам Пипо отказался наотрез:

- Еще чего! Наберусь там вони и стану как Кандонго...

Последнее слово писать не стоит. Нинью от него передернуло. Однако смолчала и протянула мальчику руку:

- Зря ты думаешь так. Я надеюсь, что ты изменишь свое мнение. Во всяком случае, мой дом открыт для моего крестника всегда. До свидания!

Следующее наше свидание с ней было последним, - но состоялось оно не скоро.