Эскизы на фоне миражей. Писательские размышления об известном, малоизвестном и совсем неизвестном

Так однажды произошло с известным сценаристом, драматургом, поэтом и бардом Александром Галичем, который угодил в «ощип», не ведая, что с ним происходит, как говорится, ни сном ни духом. Дело в том, что незадолго до этого зятем Полянского стал молодой симпатичный актёр театра на Таганке Ваня Дыховичный (будущий известный режиссёр, правда, известным он стал, когда уже был в разводе). Ваня был другом Владимира Высоцкого и всех, кто будоражил Москву бардовскими песнопениями, где лёгкое покусывание властей считалось хорошим тоном для, как сейчас говорят, «продвинутой молодёжи». К слову, Галич был не столь молод, но пользовался в той среде непререкаемым авторитетом, поскольку не столько покусывал, сколько откровенно кусал.

Но радушный Ваня (Ваня – он и есть Ваня), восторженный поклонник всех вольнодумствующих и одновременно любимый зять члена Политбюро, решил сделать тестю приятное и пригласил его на песенный вечер Владимира Высоцкого, совсем не предполагая, что между театральным и партийным «сходняками» лежит непреодолимая пропасть. Ежели туда упасть, то костей уж точно не соберёшь, и совсем не важно, кто тебя спихнёт – звероподобный Епишев или обаятельный Дмитрий Степанович. Слава Богу, в тот вечер по какой-то причине не пришёл Высоцкий, и заменить его решили магнитофонными записями Галича.

Как я уже говорил, в отличие от вечно мрачного начальника ГлавПУРа, Полянский производил на окружающих обманчиво приятное впечатление. Когда надо – этакого задушевного «демократа», иногда даже «своего парня», как в случае на Таганке. Мне когда-то рассказывал Олег Владимирович Геращенко, бывший помощник Полянского в бытность его первым секретарём Краснодарского крайкома партии (пробыл он им недолго, всего один год, по-моему, 1958-й), как встречу Нового – 1959-го – года, по желанию «хозяина», отмечали в актовом зале крайкома, по-семейному, с жёнами, мужьями, с приглашением всего коллектива, от секретарей приёмных до первого секретаря. И ёлка была…

– Как славно мы тогда пели! – восторженно вспоминал Олег Владимирович.

Правда, после отзыва Полянского в столицу навсегда «расстриженный» из партработников и «сосланный» на студию телевидения рядовым редактором, Геращенко неустанно учил нас, молодняк, как правильно «Родину любить». Мы, дети «оттепели», по его мнению, всё делали не так, а главное – болтали много. Тогда уже болтали все, кроме крайних ортодоксов, вроде самого Геращенко, страдавших от того, что времена мертвящего страха уже канули.

В ту пору мы ещё не читали Булгакова (поскольку его не печатали) и ничего не знали о смысле коллективных песнопений под руководством «товарища» Швондера. А всё так и было, и совсем не мешало спустя несколько лет «приятному со всех сторон» Дмитрию Степановичу Полянскому возглавить расправу над демонстрацией протеста рабочих местного завода по поводу повышения цен в Новочеркасске, закончившейся расстрелом: сначала демонстрантов – прямо на улице, а потом «зачинщиков» – в старой новочеркасской «крытке», спецтюрьме на окраине города, огромном кирпичном узилище с мрачным прошлым ещё с пугачёвских времён.

Тогда, на Таганке, Полянский до конца дослушал Галича и даже понимающе хмыкнул по этому поводу, но на следующий день проинформировал «товарищей по партии», какие безобразия творятся под боком у «трудовой Москвы». Реакция последовала незамедлительно. Сначала Галича показательно вышибли из Союза писателей, потом из Союза кинематографистов, а затем выгнали вообще из страны. Больной, после трёх инфарктов, с грошовой пенсией, он доживал век на окраине Парижа. Но несмотря на инвалидность, скончался не на больничной койке, а погиб более чем загадочно, от удара электрическим током. Хотя в молодости, в ташкентской студии Арбузова, совмещал актёрство с обязанностями театрального осветителя.

Как известно, не он первый, не он последний, причём во все времена. Только иногда это происходит и в Лондоне. Проницательный Солженицын, хорошо зная подобные «штучки», вообще «забежал» в Вермонт, американскую глушь, что почище нашей Сибири будет. Боялся…

Так что опытный и не раз «битый» Симонов готовил съёмки в Сосновке почти как войсковую операцию, тайно доставляя громоздкое оборудование на дачу бывшего заместителя Верховного Главнокомандующего. За несколько дней до этого вдвоём с режиссёром наведались, выяснили, что ни сторожа, ни садовника там нет. Двухэтажный дом охраны давно пустовал, поэтому решили трогаться с восходом, пока «честной» народ ещё почивает. С кольцевой дороги «гуськом» свернули в лесную глушь и осторожно подъехали к зелёным дощатым воротам. Водитель головной машины торопливо распахнул их, и машины кавалькадой, друг за другом, тихо втянулись под кроны вековых сосен. Только тогда, стерев со лба пот, вздохнули более-менее облегчённо…