Эскортница

Дважды встаю по будильнику подбить тесто — и каждый раз плачу. Дома тихо-тихо, темно. Редкие минуты одиночества кормят уснувших за день демонов. И одного самого главного — тоску. Я безумно, просто до какой-то невыносимой боли скучаю по Артёму.

Мну тесто руками, с удовольствием, как мама учила. Толкушкой нельзя, тогда не передастся частичка души, а я же для своих готовлю. Для самых любимых. Стараюсь.

Замешиваю и плачу. Господи!

Не верится, что мы с Истоминым больше не увидимся. Как будто не осознаю этот простой и логичный факт. Отнекиваюсь от него, отказываюсь. Артём... он ведь был моим. Столько дней! Моим мужчиной. Первой любовью. Главным разочарованием. Рыдаю. Если бы не встреча с Марией, которая мне очень понравилась, я бы предала себя и согласилась. Ей-богу! Просто чтобы видеть его хотя бы иногда, спать только с ним. Заботиться о нем... Пытаться. Чтобы продлить агонию расставания.

Но нет. Выстояла, справилась. Не буду я тайной любовницей Истомина, это совершенно исключено. Моя цель — стать независимой, достойной, сильной. Как Мария, которой нечего стыдиться. Не стану я той, из-за кого она плачет. Ни за что на свете!

Артём отвалил Адель двести тысяч и вряд ли когда-то об этом забудет. У нас нет иного будущего, кроме расписанного им.

И все же тоска берет верх снова и снова. Если бы я не удалила номер — позвонила бы сто процентов. Позвонила и призналась, что люблю. Согласилась бы на любые условия. Ночью болит особенно сильно. Ночь пережить — самое сложное.

Утром вскакиваю первой, хочу к завтраку напечь булочек, но, оказывается, Дима уже проснулся. Пьет кофе на улице, курит. Я подхожу, присаживаюсь рядом на крыльце со своей чашкой.

— С чем кофе пьешь? — спрашиваю, заглядывая через плечо и собираясь утащить печенье, как делала раньше всегда.

— С тишиной.

— Ладно.

Молчим некоторое время, смотрим на дворик. Я подмечаю, где нужно доделать или прибрать. Жить в своем доме с такой большой семьей — это значит постоянно работать, с утра до ночи. Главного работника нет. Где его носит?

— К маме днем съезжу, — вновь начинаю говорить. — Соберу еды и еще что-нибудь.

— Ага.

— Я... немного денег привезла. Может, пригодятся, пока папа... — И, считывая мимику брата, добавляю: — Не отказывайся. Ты герой, Дим. Двадцать три года, и всё на тебе.

— Не хочу быть героем, хочу быть обычным, — помрачнев, качает он головой. Выдает жестче: — Откуда у тебя столько денег, Алин?

— Накопила. Я же подрабатываю официанткой.

— На телефон за сто двадцать косарей тоже накопила? — Дима поворачивается и смотрит в упор. — Ты чем в Москве занимаешься? Или правильнее сказать: в Сочи? Я проверил, в это время самолетов из столицы нет, только с юга. Прояснить ситуацию не хочешь?

Глава 43

— Если честно, то нет, — произношу спокойно, уверенно, в манере Артёма Истомина.

— Вот как? Ясно.

Дима встает и уходит, оставляя меня одну на крыльце. С двумя чашками кофе. И дурацким ощущением, что и здесь я не своя, и там — чужая.

Булочки пекутся, наполняя дом чудесными ароматами. К моменту пробуждения малышни я успеваю накрыть на стол и заварить травяной чай. Мы все вместе, кроме Димы и Жени, весело завтракаем. О будущем не думаю, времени не остается. Нас так много, у каждого новости — не переслушаешь! Я улыбаюсь, невольно возвращаясь в теплое детство.

Днем мы с Асей и Сёмой навещаем маму, затем я мою окна на первом этаже. Диму встречаю лишь вечером, когда тот выползает из своей комнаты, в которой работает удаленно.

Подходит ко мне, пока мою посуду. Тянет мизинец.

— Прости, нервы. Было бы удобно свалить на тебя все беды, но, увы, высокий айкью не позволяет.

— Верю, — усмехаюсь я и брызгаю в Диму водой. Брат отшатывается, улыбается. Я тоже бегло, нервно. — Но в таком тоне со мной, пожалуйста, больше не разговаривай. Мне было неприятно.

— Не буду. Волнуюсь я за тебя, вот и злюсь. Вообще, много злюсь. В отпуск бы недели на две, куда-нибудь на море, — тянет Дима, блаженно улыбаясь.

Я качаю головой, обличительно тычу в него пальцем и отшучиваюсь:

— Не возьму тебя с собой в следующий раз! Даже не надейся.

— Посмотрите, какая дерзкая! Ты хоть помнишь, когда тебя на меня скинули в первый раз? Мелкую, с соплями по колено и кашлем как у туберкулезницы. Маме пришлось срочно уехать по каким-то делам, а отец сорвался к пациенту. Тебе было два, а мне пять.

Улыбаюсь до ушей.

— Ты мне мерил температуру. Каждые полчаса звонил отец, и ты сообщал, что там на градуснике. Поил компотом.

— Я думал, ты умрешь, — пожимает плечами Дима. — Было так тебя жалко.

Прыскаю!

— И ты мне об этом честно сообщил! Настоящий, блин, старший брат! Помню, как поверила, что умираю!

— Да не можешь ты этого помнить! — хохочет он. — Не сочиняй.

— Помню-помню, хотя мама с папой тоже не верят, что такое возможно. Мне было не два, между прочим, а почти три! Ты поклялся, что это волшебный компот, и если я его не выпью, то всё, кранты. Похороните как того котенка на заднем дворе. Боже, какой компот был кислый! Невыносимо, — кривлюсь.

Дима смеется.

— Не можешь ты помнить, — повторяет упрямо.