«Если», 1994 № 09

Она повернулась в сторону усадьбы. Солнышко как раз всходило.

— Ладно. Разговорами сыт не будешь.

Так я никогда и не узнал, откуда она прознала про Томаса и короля. Да ведь и я ей не стал говорить, что встречал нашего гостя весной на ярмарке у графа. Потом о щедрости графа много толковали. Я всю дорогу обратную собирался рассказать про это Мэг, а когда домой добрался, за хлопотами и запамятовал.

Божиться не буду, может, браслет у Томаса вовсе и не тот, не графский, но сколько же человеку за год золотых браслетов перепасть может?

* * *

Зима в тот год выдалась тяжелой. Столько снега мы уж давно не видели, все ручьи позамерзали. Но осень была добрая, еды и дров запасли в избытке. Только и оставалось сидеть дома и ждать, пока холода пройдут.

Где-то в марте кончились они в одночасье и мы, по словам Мэг, превратились в водяных — нас окружала топь. Ни овцам, ни собакам такое не по нраву. Чего хорошего бродить по брюхо в грязи? Только и знай ноги вытаскивай. Вот однажды мы все вместе именно этим и занимались, как вдруг я услышал звуки, которых ну просто никак не ожидал. Где-то недалеко смеялась девушка.

Я покрутил головой и вижу: идет по сухому взгорку рыжая Элсбет, сестра Яана из Хантслийской усадьбы. Они — соседи наши. Зимой-то мы ее не видели, а до того она частенько к нам заходила. Брат у нее взрослый, родители померли, вот Элсбет и жила в Хантсли, помогая брату по хозяйству, а жене его — с детишками заниматься. Но вся округа знала, что ей больше по душе бродить в холмах или слушать рассказы моей старушки Мэг, а то еще отправиться на базар в Ленгшоу или в Эрсилдаун, продать для брата сыр или масло. Неплохая девушка, только диковатая немножко. Но Мэг уверяет, что это дух бродяжий ей покоя не дает, а вот найдет парня по сердцу и враз станет доброй женой.

Глядя на нее, я подумал, что пора бы уже ей и найти. Кожа светится розовым светом, глаза яркие, пышные волосы, словно нимб красного золота, обрамляют лицо. Меня увидела и остановилась как раз на краю моря грязи, никак отдышаться не может, бежала, видно. Я стоял и разглядывал ее ладную фигуру.

— Ой, Гэвин! — крикнула она, и в голосе ее звучал смех. — Тут какой-то нездешний парень в холмах бродит. Обещал погулять со мной в воскресенье. Божится, что вы с Мэг ему обрадуетесь, он, дескать, вроде как ваш приемный сын!

— Это не по моей части, — говорю. — Там на ручье Мэг белье стирает, сходи-ка лучше к ней.

Элсбет помчалась вниз по склону, поскальзываясь в грязи и давясь от смеха.

Нас в этих местах знают. Давали нам, бывало, и детей на воспитание, и много родов моя Мэг приняла, но насчет сына нашего, хоть приемного, хоть какого, это я в первый раз слышу. Но только из-за холма появилась высокая фигура в плаще и с горбом на плече, как мне вроде понятней стало.

— Привет, Гэвин! — вежливо окликает меня Томас еще издали. — Рад видеть тебя в добром здравии.

Я пригляделся. На этот раз он шел не с пустыми руками. Арфа-то в чехле — это само собой, а еще сумка большая на плече висит.

— Привет! — говорю. — Речи свои гладкие побереги, нечего их на меня тратить. Знаю, знаю, мы для тебя — только приманка, чтобы девушкам голову морочить.

Глаза его под длинной прядью, упавшей на лоб, сверкнули.

— Значит, она уже побывала здесь?

Томас на своих длинных ногах враз до меня добрался и хвать за руки.

— Гэвин! Как я рад тебя видеть. У меня для вас столько новостей! А как Мэг? С ней все в порядке?

Тут я его получше рассмотрел. Глаза усталые. Плащ опять весь в грязи, и сам Томас насквозь дорогой пропах.

— Небось, голодный с дороги-то? Пойдем в дом, Мэг тебе обрадуется.

У Мэг нашлись и сыр, и ячменный хлеб, и Элсбет впридачу. Сидит себе тихонько в уголке и чешет шерсть.

— Благословение этому дому, — сказал Томас, шагнув под притолоку.

Мэг вскочила, просияла вся и обняла его.

А он, словно и не устал вовсе, глянул этаким петухом в угол. Однако Элсбет сидит тише воды, ниже травы (по-моему, впервые в жизни) и чешет шерсть с таким видом, словно скромней и домовитей хозяйки от сотворения мира не видывали.

Менестрель снял плащ, а арфу бережно пристроил в углу, подальше от очага. Сам подсел к огню и ну уписывать то, что Мэг подала.

— Ох и вкусно! — говорит. — Неужто это овечий сыр?

— Козий, — отвечает Мэг. — У нас теперь две козы.

— Значит, я не ошибся, — говорит Toмac, — вы тут ковчег задумали строить. Золотце мое, ты нам соткешь паруса из серебра, из того, что у тебя на коленях?

Элсбет эту песню знала.

— Чтобы к солнцу унести нас? — живо подхватила она. — Ну уж ты точно не местный, коли простую серую шерсть за серебро принял.

— Я понимаю, — обращается Томас к Мэг. — Вы решили начать со всяких зверушек. Ну и правильно. Только стоило ли огород городить, если пары не подбираются? Надо же, как я вовремя подоспел! Могу на борту присматривать за юной леди.

Мэг улыбнулась мне, а ему говорит:

— Вижу, браслет-то твой золотой исчез. Значит, там, в углу, новая арфа?