«Если», 1995 № 09

Автор этой статьи — фигура почти легендарная.

Президент Международного союза боевых искусств, президент Международной контртеррористической ассоциации, доктор юриспруденции и доктор медицины, Мастер 8-го дана по джиу-джитсу, автор ряда книг о философии, истории боевых искусств и восточной медицине, практикующий наставник боевого мастерства — и все это в одном лице.

Редакция журнала попросила И. Линдера рассказать нашим читателям о традициях восточных единоборств, имея в виду, что это направление субкультуры наиболее близко к идейным основам» вымышленного мира П. Энтони.

Восточные единоборства… Еще совсем недавно, каких-нибудь лет пятнадцать назад, они представлялись нам — абсолютному большинству непосвященных обывателей — чем-то загадочно-экзотическим, окутанным малопонятными для нас тайнами непривычной философии, абсолютно иной человеческой психологии. Наше поверхностное представление о боевых искусствах Востока ограничивалось, как правило, случайно увиденными на киноэкране фрагментами рукопашных схваток. Объективная информация почти полностью отсутствовала, зато доморощенные полуподпольные секции каратэ плодились, как грибы: неизвестно кто «учил» собравшихся неизвестно чему. К тому же, пожалуй, все восточные единоборства по неосведомленности ассоциировались у нас в первую очередь с каратэ (дзюдо здесь не в счет, поскольку культивировалось оно в СССР достаточно давно и хотя бы по внешним признакам немногим отличалось от отечественного детища — самбо).

В последнее десятилетие ситуация в корне изменилась. Демократизация нашего общества взломала жесткие рамки информационного потока. Каратэ, у-шу, айкидо, таэкаондо и другие виды восточных единоборств покинули полутемные подвалы и предстали перед российским зрителем во всем своем многообразии. Не остался в стороне и видеорынок, выплеснувший на домашние телеэкраны несметное количество разносортной зарубежной кинопродукции. Сегодня, наверное, почти любой мальчишка сможет безошибочно различить особенности техники японского каратэ и, скажем, китайского у-шу. А ностальгически близкие сердцу старшего и среднего поколения «казаки-разбойники» заменены у нынешней детворы играми в «ниндзя» и «Рэмбо». Но давайте попробуем разобраться, насколько то, что нам предлагается под вывеской «Боевые искусства Востока», соответствует их подлинному духу и нравственным законам.

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться к истокам и вспомнить многовековую историю восточного воинского искусства, его традиции и философию: С древних времен на Востоке, где очень высок статус теории военного дела, огромную роль играл идеал выдающейся личности — полководца, владеющего этой теорией и способного воплотить ее в жизнь. Идеальный восточный полководец обычно представал как воин-мудрец, свободный от любых личных притязаний в силу того, что познал высший закон и неукоснительно следовал ему. Для формирования подобного идеала имелись реальные предпосылки. Войны на Востоке шли постоянно, длились долго и захватывали огромные массы людей. Все это сильнейшим образом влияло на образ жизни и сознание. Победы и поражения постоянно сменяли друг друга. Для сохранения душевного равновесия в столь бурно меняющемся, жестоком мире человеку просто необходимо было обрести психологические и нравственные сверхустои, чтобы превозмочь все невзгоды, ему требовались дополнительные знания и средства. Он пытался постичь то главное, что определяло не только его личную судьбу, но и пути существования и развития окружающего мира, истории, космоса. В результате самопознание становилось тождественным познанию всего бытия — везде ощущалось действие высшего закона, знание которого давало мудрость и силу, диктовало определенные этические нормы отношений. Поэтому само воинское искусство возвышалось до пути познания мира, самопознания и совершенствования личности, что привело к появлению в средние века на основе синтеза китайского даосизма, буддизма и японского дзэна с дальневосточными боевыми искусствами «дзэнских» видов борьбы, которые были подняты с уровня просто боевой техники («будзюцу») до высот воинского пути («будо»). Это выразилось в кардинальном переосмыслении боевой практики как особого направления духовно-нравственного совершенствования человека.