— Время в кластере течет медленнее, чем в нашем мире примерно в четыреста раз, — заканчивал я свои объяснения. — То есть один проведенный здесь день равен году. У меня тут есть запас пищи и воды, он не очень велик, но его хватит, чтобы о нас забыли. Трех или четырех лет объективного времени (для нас они протекут за четыре дня) будет вполне достаточно.
— Четыре года… — повторила Вика. — Вы хотите, чтобы мы вычеркнули из своей жизни целых четыре года?
— Из вашей жизни вы вычеркнете лишь четыре дня, — терпеливо сказал я. — Четыре года минуют там, а не здесь. Впрочем, я могу вывести вас отсюда, когда снаружи пройдет только месяц — для этого нужно подождать всего полтора часа. Вопрос в том, что вы станете делать дальше? Месяц — слишком короткий срок для обретения безопасности. Не думаю, что наши враги так быстро о нас забудут. Лично я рисковать не собираюсь…
Тут они принялись громко спорить. Не со мной — друг с другом. Я не вникал в суть разногласий и демонстративно отошел в сторону. Маленький Петровский переводил вытаращенные глазки с одного из спорящих на другого, потом не выдержал накала страстей и тихонько заныл. Не прекращая спора, мать подхватила его на руки и вытерла мордашку платком. Как ни странно, он перестал плакать. Сидел тихо, слушал, склонив к плечу матери голову, и посапывал. Через некоторое время спор завершился.
— Так что вы решили? — поинтересовался я. — Между прочим, пока вы совещались, в нашем мире прошло четыре дня.
— Четыре дня? — Петровский осмысливал услышанное. — Четыре дня!..
— Если наши враги терпеливы, то устроили в доме засаду. Но больше недели все равно вряд ли вытерпят. Так что я рекомендовал бы подождать еще полчаса.
— В этом нет необходимости, — твердо сказал Петровский. — Мы решили последовать вашему совету. Мы остаемся…
В итоге мы провели в кластере целую неделю. Не скажу, что она прошла легко. Две женщины, привыкшие к жизненному комфорту и не слишком — друг к другу, частенько срывались, ссорились между собой и с нами, и тогда Петровский принимался терпеливо их успокаивать, улаживая разногласия. Нам приходилось экономить пищу, установив довольно жесткий рацион. Наедался вволю только маленький. Каждый из взрослых за эту неделю несколько потерял в весе, что, полагаю, пошло только на пользу. Из развлечений я мог предоставить лишь небольшую стопку детективов и легких романов, которые не глядя купил когда-то на книжном развале. Деваться было некуда, заняться больше нечем, поэтому в конце концов перечитали их все.
Мальчишка иногда капризничал — ему больше всех наскучило сидеть взаперти.
Настали час и минута, когда мы вернулись в мир, встретивший нас ярким солнцем и летним теплом — видимо, я снова немного ошибся в расчетах. Дома моего, конечно же, не существовало. Он сгорел дотла, и пепелище давно уже закрылось высоким бурьяном. Мне было жаль своего дома, хотя я так и не успел к нему привыкнуть. Самое главное, что вокруг нас вновь был наш мир. За прошедшие годы он наверняка переменился, он просто не мог и не должен был оставаться прежним. В худшую или лучшую сторону — это нам предстояло узнать.
И каждый из нас очень надеялся, что не испытает разочарования, когда познакомится с ним…
Ричард Ловетт
Джак и бобовый стебель
Лучше бы родители не называли его Джак[14]
. Тем более в тот год, когда начали возводить Бобовый стебель. Во всяком случае, именно так он говорил всем, кто интересовался его именем. Названный в честь приключения, он с детства был одержим ими — глядя, как поднимаются и спускаются краулеры, и зачитываясь историями о Мэллори, Шеклтоне, Бёртоне, Тенцинге[15] и всех-всех, кто отправлялся туда, где людям быть не полагалось.«Это невозможно, — говорили ему все. — На это уйдет вся жизнь».
«Нет, — возражал он. — Только часть жизни».
Вопрос был в том — какая часть.
Верхушка Стебля, откуда стартовали челноки на Марс, находилась на высоте 65 000 километров. Но с учетом центробежных сил добраться туда было равносильно подъему по одному склону горы и спуску по другому. Достаточно просто подняться к станции «Высокая база». Геостационарная орбита — всего 35 786 километров.
Сколько уйдет времени, чтобы вскарабкаться на 35 786 километров? Наверняка вся жизнь, если ползти, как какая-нибудь космическая муха, перехватывая руками опоры. Вся жизнь, если взбираться по бесконечной приставной лестнице — вроде подъема на радиомачту, который он проделал в шестом классе. Двести сорок метров подъема в режиме «сорвешься — умрешь», а внизу ждет полиция, чтобы арестовать, как только спустишься. Все парни в известном возрасте совершают безрассудные поступки.