«Если», 2012 № 12

Уже рассвело, огромное оранжевое солнце с полоской пятен вдоль экватора вползало на небо. Я где-то читал, что оно много меньше земного — старый и уже дряхлый красный карлик.

Поскольку здешнее светило было прохладнее Солнца, Первая Опора, выбранная в качестве обитаемой зоны, располагалась близко к звезде, и маленькое красное солнце казалось в восемь раз больше, чем земное.

Свет вывел Рейчел из оцепенения. Она спросила, не засыпаю ли я за рулем. Я ответил, что нет, и если закрою глаза, тут же снова вижу, как все происходило.

— Что было, то прошло. Приходится принимать это как данность, — ответила она, словно бы речь шла о каком-то пустяке: каблук, понимаешь, у нее отвалился.

Она выключила музыку, повозилась с настройкой и нашла утренние новости.

В самом конце нас информировали об ограблении музея Генри By: двое неизвестных убили двоих охранников.

— Насколько я понимаю, копы не установили наши личности, — заметил я. — Возможно, удача повернулась к нам лицом.

— Не стала бы рассчитывать на это, — отозвалась Рейчел.

И умолкла надолго. Сидела рядом со мной, оглаживая проклятый камень, ради которого мы убили двоих… гладкий, черный, овальный. Впрочем, рано или поздно она скажет, куда мы направляемся и что ждет нас в этом самом «куда», когда мы там окажемся. Ну а я радовался, что сижу за баранкой. И пока ее не вырвали из моих рук, все было в порядке. Даже при наличии двух мертвых тел. С каждой новой милей они становились все дальше от нас. А впереди лежала дорога, нацеленная в пустую сердцевину континента. Человечество лишь царапнуло самый край этого мира. Он предлагал множество мест, где можно было укрыться, — нанесенных и не нанесенных на карту.

Промелькнул знак, предвещавший стоянку для отдыха. Рейчел решила, что пора освежиться, и попросила притормозить. Стоянка оказалась пустой, если не считать пикап, припаркованный неподалеку от столика, за которым завтракала молодая пара. Кузов был забит мебелью и картонными коробками, под хромированным скотоотбойником лежала немецкая овчарка, привставшая, когда, ощущая холодную тревогу, я проследовал к паре следом за Рейчел. Мужчина вскочил, завидев в ее руке пистолет, пес с волчьим рычанием бросился навстречу, и она пристрелила собаку.

Я отыскал в бардачке пикапа катушку упаковочной ленты, и мы связали молодых людей. Парню пришлось дать по голове, когда он отказался выставлять вперед руки, но больше никаких хлопот они нам не доставили. Мы погрузили их в кузов среди коробок и мебели, подожгли арендованную машину и отъехали в пикапе. За руль села Рейчел. Она гнала еще быстрее, чем я, и выстроившиеся вдоль дороги странные деревья, похожие на грибы, молнией отлетали назад.

Проехав несколько миль, Рейчел свернула на проложенную между деревьев и скал грунтовку и направилась к горке, увенчанной выводком микроволновых тарелок за проволочной оградой. Там мы оставили пленников, наделив их парой бутылей воды. Парень все еще был в отключке; женщина что-то ворчала сквозь кляп. Вернувшись на шоссе, мы погнали дальше. Тени становились короче, солнце карабкалось по темно-синему небу между редких дневных звезд. Из опущенных окон веяло прохладой. Пел Спрингстин.

Однажды я его видел. На одном из последних концертов, когда он давал гастроли в поддержку климатологических исследований — еще до войны и появления джекару, что лишило всякой актуальности сокращение ледников и участь белых медведей.

Было это в Милуоки. На концерт меня взял отец. Через год, наверное, после того как он окончательно порвал отношения с мамой. Мне тогда исполнилось двенадцать. Отец был бухгалтером. Был? Не сомневаюсь, что он и до сих пор таковым является, если только сумел пережить обычный кризис среднего возраста, включающий в себя роман с молодой сотрудницей, покупку мотоцикла и дорогой кожаной куртки, употребление впечатляющих сортов виски и прослушивание через наушники старых сидюшек — с киванием головой в такт, неровным отбиванием ритма на ручке кресла и нестройным подпеванием обрывков текста. Я не злился на него, скорее жалел. А после того как он съехал от нас, понял, что люблю болтаться в его простой холостяцкой квартирке.

Теперь о концерте. Вот сажусь я, рядом опускается в кресло отец — в своей отличной итальянской кожаной куртке и джинсах Nudie, положив руку на плечи своей девицы, а на широкой сцене Спрингстин и Е-Street Band вкалывают в лучах прожекторов. Но не для меня. Если бы меня спросили школьные приятели, я бы сказал, что стою за трансхоп, хотя на самом деле я тогда ничуть не интересовался музыкой. Тем не менее уровень громкости и вспышки света постепенно проняли и меня. Я словно попал в поток. Хочешь не хочешь, а приходится следовать за ним. Центром всего этого был жилистый старый чудак у микрофона, обливавшийся потом, заходившийся в песне и рубивший по струнам своей гитары. Струйки пота текли по его лицу. Когда он тряс головой, брызги пота разлетались видимым в свете софитов облачком.