«Если», 2012 № 04

Для владельцев это уже не скандал. Это катастрофа международного масштаба. Угроза получить вечное клеймо ВОР, выжженное на лбу мировым сообществом, маячила перед каждым вполне реально. Да и здесь, в родной, освоенной вотчине, под ними опасно зашатались стулья и табуретки.

Петровский сделал это вынужденно. Он защищался как мог, однако теперь за его жизнь никто не дал бы и ломаного гроша. Его исчезновения желали все: участники небывалой кражи, купленные ими полицейские, прокуроры и судьи. Он прекрасно это понимал. И хотя помогать Петровскому бросились знаменитые адвокаты и правозащитники, дожить до начала процесса, громогласно и публично обещанного генеральным прокурором, он шансов не имел.

Защита свидетеля — так называется эта работа. Занимаются ею специально назначенные чиновники. В одних странах их именуют маршалами или шерифами, в других — оперуполномоченными. Не важно, суть работы одна: не дать убить того, кому государство, власть гарантировали жизнь, хотя бы некоторое время. Сегодня у нас никто, никому и ничего гарантировать не может, поскольку цена жизни свидетеля — человеческой жизни — зачастую оказывается много меньше той суммы, что готовы заплатить те, кому свидетель не нужен.

Меня никто не назначил и не уполномочил. Я занимался этим исключительно из любви к искусству. Нет, неправда, тут я лукавлю. В значительной степени из-за денег, конечно. Но еще — и это уже совершеннейшая правда — из не угасшего до конца чувства справедливости. Мне, бывшему сотруднику МВД, сумевшему сохранить руки относительно чистыми до того, как система вышвырнула меня из своих рядов, до сих пор было обидно за закон и тех, кто надеется на его защиту.

Тем более что скрываться приходится не только свидетелям. Время нынче такое, что о личной безопасности многим остается только мечтать. Тогда на помощь прихожу я.

В общем, я спрятал Петровского. Вместе с семьей, как делал подобное уже много раз. Конечно, ему лучше было бы исчезнуть из страны, но он опоздал. Помочь ему покинуть Россию я не мог — не мой профиль. Я умел только прятать. Зато абсолютно надежно.

Я старался не афишировать эту сторону своего бизнеса и подбирал клиентов очень осторожно, а посредником первоначально был мой секретный сотрудник Игорь Широков. С другой стороны, без минимальной рекламы в моем бизнесе не обойтись. Поэтому я разрешал своим клиентам делиться с близкими людьми некоторой информацией. Они никогда не обманывали моего доверия, потому что прекрасно понимали: в ином случае на мою помощь в следующей критической ситуации можно не рассчитывать.

Ради сохранения своих профессиональных секретов я старался не ввязываться в громкие дела. Я прятал бизнесменов, приговоренных к смерти бандитами за неуступчивость в делах; жен и детей обезумевших от денег и безнаказанности садистов-мужей или любовников; безвинно обвиненных в несовершенных преступлениях следователями, которые стремились скрыть истинных преступников или свою беспомощность. Хотя и отдавал себе отчет, что рано или поздно мои успехи привлекут внимание тех, кому они мешали. По-видимому, дело Петровского стало тем самым порогом, на котором заканчивалось мое относительно спокойное существование.

За Петровским тогда пока еще следили вполглаза. Причем не правоохранители, а боевики под крышей охранных агентств, нанятые главными ворами. Куда он мог деться со страдающей системной красной волчанкой женой, малолетним сыном и подпиской о невыезде? Его можно задержать, арестовать или убить в любой момент, и этот момент неизбежно приближался, что Петровский прекрасно понимал. Но враги его не сумели понять, что он прекрасно представляет ситуацию, поэтому его побег вместе с семьей из-под вялого наблюдения мы с Широковым организовали без особого труда.

* * *

— Где мы?! — Петровский испуганно озирался. Его жена молчала, прижимая к себе сына — мальчика четырех лет. Кстати, он-то совершенно не боялся. Возбужденно вертел взъерошенной головкой, осматриваясь, и пытался вырваться. Ему было интересно.

— Здесь вас никто не найдет, — сказал я. — Мы договорились, что я буду отвечать только на те вопросы, какие сочту важными.

Голос мой, как и вообще все звуки в кластере, звучал глухо. Я никогда не понимал законов здешней акустики, и меня до сих пор это раздражало. Впрочем, меня вообще раздражало то, чего я не понимал. Например, как и почему существует это место… и, собственно, зачем.

Туман, который был вовсе не туманом, смазывал очертания ящиков и мешков с продуктами, матрасы, спальники и всякое барахло, которое я натаскал сюда, готовя кластер для пребывания своих клиентов.

— Еды и питья у вас здесь на полгода, — сообщил я. — Хотя так долго, конечно, вам тут находиться не придется. Будет скучновато, но утешайтесь тем, что нехорошие люди вас не отыщут.

Мальчишка вдруг ловко вывернулся из-под руки матери и со всех ног помчался в туман.

— Саша! — крикнула мать, а Петровский дернулся было вдогонку, но мальчишка достиг границы.