Если б мы не любили так нежно

— Нет, Джордж, я знаю, что говорю. На его лице — зловещая, роковая тень. Мы, шотландцы, всегда ясно видим эти таинственные знаки близкой смерти. Ученые называют их гиппократовыми чертами, или маской смерти. Гляди в оба, береги его в завтрашней вылазке! Хотя чему быть, того не миновать…

Не поверил Джордж Дугласу. Отец учил его быть выше суеверий.

Вечером, когда шквадрон отбил очередную атаку главного воеводы Шеина, он набрался храбрости и перед сном спросил своего рыцаря, к коему его приставили оруженосцем:

— Ради Бога, скажите, сэр, за что мы бьемся и умираем? За какие грехи кромсаем этих московитов? За шесть пенсов, за полшиллинга в день?.. Южников бы я с великой радостью и бесплатно резал!..

И рыцарь — сорвиголова, пропойца и плут из клана Огилви ответил легкомысленно:

— Полшиллинга в день — это пятнадцать шиллингов в месяц, а в год, считай, сто восемьдесят! А трофеи?! В первой атаке я взял на свой клеймор, и с твоей, мальчик, помощью, турецкого коня с серебряной сбруей, вот этот шишак и кольчугу, копье, меч, щит и кинжал. Дарю тебе, Джордж, за храбрость кинжал. Ты превзошел все мои ожидания. Ты настоящий Лермонт! Во вторую атаку их воевода ударил меня шестопером по шлему так, что у меня из глаз посыпались искры и я чуть не отдал Богу свою грешную душу. За это и ты, мой оруженосец, в ответе — сцепился со стремянным этого русса. Однако я, кажется, угрохал их воеводу Шеина ударом моего клеймора… Нет, Джордж, война — это прелестная штука, лишь война достойна настоящего мужчины. Бей, пей, считай трофеи, гуляй!.. Все девки твои!.. А твои сомнения у меня и у всех вояк поначалу были. Выслужи с мое! Это пройдет, как детская хворь… Ты храбро прибыл боевое крещение в этой Белой. Теперь идет твоя воинская закалка… Эх, жаль, выпить нечего, глотка который день сохнет… Клянусь святым Андреем — заступником Шотландии, я отдал бы все трофеи за бочонок эдинбургского эля и кровавой поджарки из ангусского бычка!

Он похлопал оруженосца по плечу.

— Не горюй, Джорди! На войне как на войне — то ты сыт, пьян, нос в табаке, девчонка на коленях, то живот к позвоночнику прилипает. У всего на свете есть своя дурная и хорошая сторона. Например, как это здорово, что на войне убивают! Иначе не было бы нам, бедолагам, никакого продвижения. Я вот до двадцати пяти годков оруженосцем лямку тянул, пока не получил мой рыцарь — мир праху его — шестопером по башке, а ты в оруженосцах полжизни свободно можешь протрубить, но на все воля Божия — убьют, скажем, завтра меня, все тебе завещаю, если ты сам выберешься живым из этой переделки. Русс — мужик добродушный, но уж если осерчает, кричи караул!.. А Шеина я все-таки ухлопал!.. Дуглас видел, как я свалил его с коня, и крикнул, что одарит меня хаггисом!..[51]

Вещие слова произнес рыцарь Огилви. Когда назавтра захлебнулась последняя вылазка и замер крик «Шотландия и святой Андрей!», в шквадроне оставалась лишь половина рыцарей — ровно шестьдесят всадников. Пал от богатырского удара шипастой булавой по затылку и храбрый рыцарь Огилви. Убил его второй воевода князь Черкасский. Шестидесятым в строй встал его оруженосец Джордж Лермонт. Мгновенно сменив рыцаря в седле, вооружившись его сокрушительным клеймором, он перекинул тяжелое тело рыцаря через луку седла и умчался в крепость.

Раненный в руку, плечо и бедро командир шквадрона, могучий и бесстрашный верзила из клана Черных Дугласов, служивший еще королю французов Генриху IV, взглянул походя на бездыханное тело Огилви и тут же выдал эпитафию:

— Это был самый отважный из сумасброднейших и самый сумасбродный из отважнейших рыцарей нашей доброй старой Шотландии!

Он глянул на Джорджа, сверкнул черными глазами и загремел голосом Стентора:

— Но рыцарство никогда не переведется и не оскудеет в стране Чертополоха! На колено, Джордж Лермонт!

Задрожав от непомерного волнения и сладостного предчувствия, Джордж рухнул на левое колено, и над головой его блеснул окровавленный клеймор его дяди.

— Именем всех королей нашей Шотландии, — прогромыхал он, — а их более ста, именем высокороднейших Дугласов, герцогов и эрлов, баронов и рыцарей, танов и лэрдов, возвожу тебя в рыцарское достоинство за доблесть в бою. Встань, сэр Джордж Лермонт!

При этом Дуглас так ударил Джорджа по обнаженной шее, что новоявленный рыцарь едва поднялся на ноги.

— Рыцарь на час, — горько пробормотал кто-то за спиной сэра Джорджа. — Русс всех нас порешит…

— Отставить заупокойную! — рявкнул Дуглас. — Хоть час, да в рыцарях!

Так по воле Господней принял в Белой Джордж Лермонт, когда еще не развеялся пороховой дым над крепостью, рыцарское посвящение в семнадцать отроческих лет. Теперь нашего героя и смерть не страшила. Он был безмерно горд и счастлив, но из прирожденной скромности не забывал, что его герой мессир Тристан надел золотые рыцарские шпоры в пятнадцать лет!

На клейморе Огилви, доставшемся Лермонту вместе с позолоченными шпорами, был выгравирован девиз из Горация: «Dulche et deco rum est pro patria mori» — «Сладко умереть за родину».