Если бы

Вера смотрела на удаляющую прямую спину с военной выправкой и догадка, молнией пронесшаяся в ее голове во время его признания, с каждым шагом удалявшим его от нее превращалась в уверенность. Ей стало невыносимо грустно. Ей было безумно жаль его. Жаль себя. Может тоже уйти домой. Ощущение праздника пропало. Сквозь толпу гостей, сияя улыбкой во весь рот к ней пробирался Гришка, держа по бокалу мартини в каждой руке. «О боже!» — подумала Вера, чувствуя как на нее накатывает приступ истерического смеха.

Ноябрь 2013г

Маленький полуразрушенный сирийский городок. Страшная жара. Мухи. Только голая высушенная земля, да тут и там, изредка попадаются чахлые, тянущие вверх тонкие стволы деревья. Унылый пейзаж. Тяжелая жизнь. Люди измученные войной, голодом, разрухой.

Уже целый месяц группа Филимона жарилась здесь в полном бездействии. В городке ничего не происходило. В первые два дня боевики немного постреляли, но потом ушли. И наступила тишина. Молодые ребята изнывали от однообразия бесконечно тянущихся, похожих один на другой, дней. Тоска. Заняться нечем. Пойти некуда. Днем резались в карты. Вечером, иногда Филимон выделял немного спирта. Вот и все занятия. Филимон уже давно подозревал, что командование ошиблось, послав их сюда, но приказа возвращаться не поступало и они сидели в этом богом забытом месте день за днем, неделю за неделей. Филимону было все равно. Он мог хоть весь остаток жизни здесь просидеть. Лишь бы не возвращаться в Москву. Потому, что там придется что-то решать. Решать, что делать дальше. Куда податься, что бы быть подальше от источника его бед и страданий.

Накануне Филимон отпраздновал свое сорока трехлетие. Условно конечно отпраздновал. Выпили спиртяшки, вот и весь праздник. Да он уже давно и дома не праздновал свои дни рождения. Последний раз еще в молодости, наверное, устроили веселое гуляние. По мобильному пришло поздравление от Сени, с которым Филимон частенько переписывался. Вера, слава богу не написала. Она, наверное, поняла все тогда на свадьбе. Ну да и бог с ней. Теперь это уже не важно. Филимон привалился поудобнее к полуразрушенной стене бывшей пятиэтажки и прикрыл глаза. На солнышке его разморило. Потянуло в сон. Скоро станет как толстый ленивый кот, от безделья и постоянных дневных подремываний. Слева от Филимона раздался шорох. Он повернул голову и увидел Макса Коровкина, одного из своих ребят, идущего вдоль стены противоположного дома. Впереди него медленно шла тощая, непонятно откуда забредшая сюда коза. Макс тихонько крался за ней. «Зачем ему коза? Доить, что ли ее собирается?» — усмехнулся Филимон. Маются ребята, бродят как привидения между развалинами. Вон, уже за козами готовы охотиться. Их готовили к войне, тренировали день и ночь, гоняли до седьмого пота, а здесь голые камни, потрескавшаяся земля и палящее солнце. Кто угодно одуреет. Внезапно за следующим домом Филимон заметил какое-то движение. Как будто кто-то перешел с места на место и все снова затихло. Но многолетний опыт пребывания в самых разных горячих точках выработал у Филимона четкие рефлексы, он научился безошибочно чувствовать опасность. Филимон с быстротой дикой кошки метнулся к молодому бойцу из своего отряда, в два прыжка достигнув его.

— Ложись! — заорал он, наваливаясь на еще совсем почти мальчишку, и закрывая его своим телом. В тот же миг автоматная очередь прорезала воздух, нарушая своей трескотней почти полную тишину царящую в сонном раскаленном жарким солнцем городке. Тощая коза, с жалобным блеянием припустила вперед по пыльной дороге. Потом все замерло и сонный городок опять окутала тишина.

Филимон почувствовал резкую обжигающую боль в боку, а потом все провалилось в бездонную черноту. Он уже не слышал звуков, завязавшейся перестрелки и рева двигателя, отъезжающей машины, спасающихся бегством, от ребят из его отряда, боевиков.

Вертолет забрал полковника и его группу ближе к вечеру. Группу было решено отозвать из-за нецелесообразности ее пребывания на данном участке и из-за тяжелого ранения командира. Присылать другого офицера для командования не имело смысла.

Филимон лежал на носилках укрепленных на большом грузовом ящике. Врач, прибывший вместе с вертолетом, осмотрев раны сказал, что полковник навряд ли дотянет до Москвы. Задето легкое и за то время, что ждали вертолет он потерял слишком много крови.

Филимон видел своего отца. Отец подходил к нему и улыбался глядя на Филимона такими же как у него самого холодными голубыми глазами, в которых не было ни каких человеческих чувств. Отец встал напротив него и поманил его рукой. «Убирайся обратно в ад!» — хотел крикнуть Филимон, но сколько он не открывал рот, сколько не старался выкрикнуть свое проклятие, ни одного звука не вылетало из его широко раскрытого рта.