Если бы Бах вел дневник

Филипп Эммануил Бах уже с 1740 года был музыкантом в оркестре и аккомпаниатором у Фридриха Великого. Он уже дважды сообщал отцу, что король хотел бы познакомиться с ним лично. Однако к старости Бах все сильнее привязывался к «тихой семейной жизни и к постоянному, непрерывному занятию искусством», поэтому он только теперь решился на эту поездку.

«Король как раз готовился к выступлению на флейте, когда ему передали перечень лиц, прибывших в тот день во дворец. С флейтой в руках он пробежал список глазами, повернулся к собравшимся вокруг него оркестровым музыкантам и сказал чуть взволнованно: „Господа, приехал старик Бах!» Он отложил флейту и немедленно потребовал привести Баха во дворец. Бах остановился у своего сына Эммануила. Ему не дали даже времени, чтобы надеть черную парадную одежду, и он должен был явиться к королю, как был, в дорожном платье. Позже Фридеман говорил, что отец его слегка затянул свои извинения по поводу своей несоответствующей случаю одежды, но король прервал его извинения, после чего между артистом и монархом завязался оживленный диалог».

Фридрих был высокого мнения о изготавливаемых Зильберманом инструментах. Бах также живо интересовался экспериментами органного мастера Готфрида Зильбермана и новой тогда механикой молоточков. Но все же эти инструменты, находившиеся тогда в стадии экспериментов, не получили его полного признания, для исполнения виртуозных и хроматических произведений он предпочитал клавицимбал, а для обучения туше и исполнения пьес более певучего, задушевного характера – клавикорды.

У короля было несколько клавицимбалов Зильбермана, и Бах должен был играть и импровизировать на каждом из них. Когда он покончил с этим, то попросил короля дать ему какую-нибудь тему для фуги, и, к изумлению присутствующих, тут же разработал ее.

О тонком понимании Бахом акустики, проявленном им при осмотре нового здания берлинской Оперы, рассказывает Форкель:

«Все, что в оборудовании этого здания было хорошо или плохо с музыкальной точки зрения и что другие замечали только после длительного наблюдения, его глаз обнаружил с первого взгляда. Его ввели в находящийся в здании огромный обеденный зал; он поднялся на круговую галерею, заглянул в углы и больше уже не интересовался здесь ничем, заявив, что архитектор произвел на свет настоящее чудо, хотя, может быть, не хотел этого и хотя об этом, может быть, никто не знает. Потому что, если стоя на галерее в этом продолговатом четырехугольном зале лицом к стене, шепнуть что-нибудь совсем тихо, то другой человек, стоящий на противоположной стороне в другом углу, также лицом к стене, ясно услышит сказанное, в то время как в зале, ни в его середине, ни в других местах, никто ничего не услышит. Секрет заключался с сводах, протянувшихся по всему потолку; Бах сразу же разгадал их своеобразное назначение.