Антон Мамон

Если бы эти стены могли замолчать

– Гоша, котик, нужно рубить капусту, пока она не скисла!

– Вот слушаю тебя, Юль, и удивляюсь: на вид культурная барышня, а выражаешься, как шпана дворовая! – усмехнулся Сибирский, толкая подъездную дверь.

– К черту манеры! Критики от тебя в восторге!

– А читатели?

– Такого ажиотажа я не припомню со времен этой… как ее? Зухры!

– Зулейхи? – Парень прыснул со смеху и едва не выронил телефон.

– Да, точно! Говорю тебе: выпускай новый роман к весне! А еще лучше – в феврале, чтобы на волне успеха закрепиться в статусе нового Пелевина.

– Побойся бога! – Георгий вмиг залился краской.

– Кстати, это даже не мои слова. Я сегодня общалась с руководством, они…

Голос внезапно оборвался, уступив место частым гудкам. Вторая линия. Арина Викторовна. Опять. Нахмурившись, Гоша смахнул нежеланный звонок, продолжив разговор с литагентом. Дубинина столь увлеченно рассуждала о планах редколлегии, что даже не заметила короткого отсутствия подопечного. Но стоило Сибирскому вновь уловить суть, гудки повторились, все так же навязчиво и бесцеремонно вклинившись между фраз.

– Юль, я перезвоню, ок?

– Конечно, давай, я через час уже дома. Сможем обстоятельно поговорить о планах и, если что, дать отмашку начальству!

– Договор, – скупо бросил писатель, нажав отбой.

Желание звонить абоненту с необычным префиксом было ничтожно мало. И нет, никаких личных обид, Гоша знал тетю Арину с детства. Более того, уважал ее безмерно и в каком-то смысле любил. Много лет назад она стала для него тем самым островком безопасности, на который можно было уплыть в любое время дня и ночи, когда все вокруг тонуло в океане алкоголя, жестокости и музыки в стиле шансон.

Георгий до сих пор детально помнил, как подолгу стоял у ее бордовой двери, не решаясь позвонить. Босой, одетый лишь в трусы и майку, он мечтал услышать, как там, в чужой прихожей, шаркают тапочки, а в замке поворачивается ключ. Но такое случалось лишь пару-тройку раз, когда децибелы в колонках отца превышали все допустимые значения. Куда чаще приходилось собственноручно нарушать покой одинокой, мирно дремавшей в своей однушке женщины.

Бог свидетель, Гоша ждал, когда терпение соседки лопнет и она обругает его, не стесняясь в выражениях! Но сердобольная знакомая всякий раз вылетала на площадку и без лишних объяснений забирала мальчишку к себе. Словно то была ее работа, она поила его чаем с пряниками, а порой и грела большую тарелку супа. Ребенок страшно стеснялся, но ел, давясь слезами и не смея поднять глаз, а тетя Арина лишь вздыхала и гладила его по спине.

Простая, слегка чудная женщина была единственным защитником школьника. Она даже прикупила старенькую тахту, на которой с тех пор засыпал Гоша, когда его собственный дом становился притоном. Разве можно испытывать к такому человеку что-то, кроме благодарности? Разумеется, нет. Но именно Арина Викторовна больше других напоминала Сибирскому о неблагополучном детстве. В самом что ни на есть прямом смысле: звонками и сообщениями.

Старая знакомая выходила на связь лишь в двух случаях: если ей доводилось увидеть Гошу по телевизору или если с его отцом приключалось очередная беда. Второе, увы, становилось поводом чаще. Так со временем ласковый голос постаревшей соседки превратился в то, что на языке психологии называется триггером. Стоило писателю увидеть комбинацию цифр, которой он так и не отважился дать имя, – его желудок сжимался, и популярный писатель Георгий Сибирский вновь оборачивался беспомощным, грустным мальчишкой.

«И все же не перезвонить тете Арине – свинство!» – решил Гоша, вынудив большой палец нажать кнопку вызова.

– Гошенька, родной, здравствуй! – премило заговорила женщина, и на секунду показалось, что она собирается вновь похвастать, что видела роман Сибирского в местном книжном.

– Добрый… э-э-э… вечер! – мысленно переведя стрелки часов вперед, произнес Георгий, остановившись в прихожей.

– Гоша, тут такое дело… Должна тебе рассказать кое-что про папу. – Голос соседки внезапно померк.

– Опять он набедокурил? Что на этот раз? Разбил кому-то окно? Снова угнал машину? Или павильон ограбил?

– Нет, все намного серьезнее.

– Залетел-таки в каталажку? Ну, там ему самое место! – Свободная кисть парня сжалась в плотный кулак.

– Нет, миленький. Ушел твой отец. Совсем.

– К-как это? Что случилось? – прошептал Сибирский и резко опустился на корточки.

– Повесился прошлой ночью. Упокой Господь его душу.

– Вы уверены? – Прислонившись спиной к скрипучему шкафу, Гоша увидел сотни разноцветных искр перед глазами.

– Да. Все соседи видели, а меня милиция на опознание приглашала. Страшная-страшная картина, до сих пор перед глазами… – тяжело вздохнула женщина.

– А тело? Оно еще в квартире? – чувствуя, как сердце стучит в горле, вопросил Гоша.

– Нет. Увезли его, а квартиру вашу опечатали. Спрашивали, как найти родню, но твой номер я давать не решилась. Вот, звоню лично, так сказать.

– Спасибо, – прохрипел Сибирский. – Правда, не знаю, как теперь быть…