Если бы Лист вел дневник

20 сентября. Семья Листа выехала в Париж. Сознательно или бессознательно Адам Лист следовал по тому же пути, который проделал однажды Леопольд Моцарт со своим сыном Вольфгангом. В дороге они останавливались в Мюнхене, Штуттгарте и Страсбурге, где Лист давал концерты. Прием, оказываемый ему повсюду, и успех были столь же сенсационными, как в Вене и Пеште.

«„Новый Моцарт предстал перед нами", – объявляют из Мюнхена всем любителям музыки». Так сообщала пресса о выступлениях Листа в Германии.

В Мюнхене Франц Лист поразил своих слушателей приемом, который еще в Вене произвел такой небывалый фурор: он импровизировал на две заданные ему темы и в заключение связал эти вариации вместе.

11 декабря. В неприветливый зимний день семья Листа прибыла в Париж, и с первых же шагов в этом городе на Сене ее постигла неудача. Неприятности были связаны с предполагаемым поступлением Листа в Консерваторию, руководимую в течение двух лет Керубини, человеком, которого Бетховен ценил выше всех своих современников. От него зависело решение вопроса о приеме Листа.

«На следующий же день по приезде в Париж, – вспоминал впоследствии об этом событии Лист, – мы поспешили к Керубини. Очень теплое рекомендательное письмо князя Меттерниха должно было представить нас ему… Нас предупредили, что мое поступление в Консерваторию будет связано с трудностями, но мы тогда не знали закона, который решительно исключает обучение иностранцев в Консерватории. Керубини первый сообщил нам это.

Что за удар грома! Я дрожал всем телом… Но установленный порядок был неумолим – и я безутешен. Все казалось мне потерянным… Рана была слишком глубока и долго кровоточила».

Все возражения и просьбы Адама Листа не нашли отклика у человека, который некогда осмеливался перечить самому Наполеону. Он даже отказался проэкзаменовать мальчика, так как не выносил вундеркиндов.

Адаму Листу пришлось приспосабливаться к создавшимся обстоятельствам. Прежде всего он пригласил к сыну в качестве учителя по композиции Фердинанде Паэра, капельмейстера Итальянской оперы в Париже и автора имевших в свое время успех опер. Теоретическое обучение мальчика, следовательно, продолжалось на итальянский лад.

Паэр, человек рассудительный и практичный, познакомил Адама Листа с условиями парижской жизни. Он указал ему, что обучение в Консерватории, рассчитанное на средних учеников, в отношении такого таланта, как Франц, не дало бы желаемых результатов. Для него лучшей школой были бы публичные выступления, а ученикам консерватории они-то как раз и были запрещены.

Отец и сын уделили немало забот, чтобы вручить адресатам рекомендательные письма, которыми их в изобилии снабдили венгерские и австрийские аристократы. И не успели они оглянуться, как «le petit Litz»[7] оказался в центре внимания музыкальной жизни Парижа. Он был засыпан приглашениями и очаровывал общество в салонах герцогини

Беррийской, герцога Орлеанского (впоследствии короля Луи Филиппа), маэстро Россини и многих других.

Когда герцог Орлеанский, потрясенный игрой Франца, спросил его, чего он хочет, обещая выполнить любое его желание, тот попросил куклу, изображающую Полишинеля, которую в это время увидел в руках маленького принца Жуэнвилля.

Наивность и непосредственность, живость и хорошие манеры мальчика оказали особое притягательное действие на парижан. Дамы ласкали и баловали его. К нему относились, как к маленькому принцу.

Видя, что число друзей, знакомых, а также любопытствующих, не имеющих доступа в знатные салоны, все возрастает, Адам Лист решил и в Париже устроить для Франца открытый публичный концерт.

1824

8 марта. Вероятно, по совету Паэра местом для концерта был избран Итальянский оперный театр. Оркестр театра, один из лучших оркестров того времени, сопровождал игру Листа.

Помещение было переполнено, в зрительном зале чувствовалось напряжение. Когда Лист закончил первый сольный номер, не игравшие в это время музыканты так заслушались его, что забыли вступить при ритурнели. Одна из газет заметила по этому поводу:

«Орфей зачаровывал зверей в лесу и заставлял двигаться камни, маленький же Лист так потряс оркестр, что он онемел».