Если бы меня спросили снова

— Борь, — выдохнула Ирка. — Я не знаю, как вести этот разговор. Как забыть всё, что ты мне сказал.

— А ты хочешь забыть?

— Да. Я хочу, чтобы того разговора никогда не было. Хочу относиться к тебе, как раньше, как к лучшему в мире мужику, которого я знала, и отцу своего парня.

— Считай, что его не было. Никогда.

— Но ты…

— Я не буду относиться к тебе хуже, и к Вадиму тем более. Я искренне рад, что вы всё же решили остаться вместе… — Ирка дёрнула головой. Борис осёкся, нахмурился. — Нет? Не решили? Ты ничего ему не ответила?

— Объясни, зачем ты вообще мне всё это сказал тогда?

— Чтобы у тебя был выбор, девочка моя. Чтобы ты не чувствовала себя в ловушке. Чтобы не думала, что, кроме Вадима, тебе некуда податься. Я был уверен, что Петька погиб, а Вадим… — он развёл руками. — Я подумал, ему будет неприятно, если ты останешься с ним от безысходности. Словно он не отвоевал тебя в честном бою, не боролся за тебя и победил. А так…

— Получил объедки с барского стола?

— Ну, не настолько, но близко. И хуже всего, что ты не позволишь ему чувствовать себя так, поэтому откажешься. И совершишь непоправимую ошибку. Я понятно объясняю?

— Нет, — улыбнулась Ирка. — Но это неважно.

— Ты ведь поэтому не приняла его предложение, да?

— Я пока ничего не ответила, — вздохнула Ирка.

Но он был сто процентов прав, почему она не сказала Вадиму ни да ни нет.

— Слава богу, что ему хватило ума не устраивать из предложения руки и сердца представление, — выдохнул Борис. — Что он оставил тебе право выбора. Слава богу, он стал куда мудрее меня. Я чувствовал себя очень скверно, когда поцеловал тебя в машине. Клянусь, я бы не зашёл дальше, как бы это ни выглядело. И рад, что получил отпор. Но чтобы не наломать дров, как девять лет назад, сразу поехал к Вадиму и, наверное, первый раз за целую вечность мы нормально поговорили. И что важнее, услышали друг друга. Твои титанические усилия нас помирить всё же увенчались успехом, — улыбнулся он. — Так вот. Он тоже прекрасно понимал, что его позиция выглядит проигрышной, но для него это неважно, он никому ничего и не собирался доказывать. Я до такой степени просветлённости не дошёл. А он всё же сражался за тебя, а не просто пришёл в разорённый город и взял чужую жену.

— Каждый день, — кивнула Ирка. — Каждый день до гибели Петьки и каждый день после. Каждый день в Сомали. И просто каждый божий день. Я всё знаю и про его мужество, и про его терпение. Знаю, на что он способен и бесконечно в него верю. Я просто хотела дать нам время.

— Зачем? — удивился Борис.

— Потому что думала, что проживу жизнь не с ним, не с ним рядом буду стариться, не с ним растить детей и внуков, не с ним будет «долго и счастливо», а это словно тормозить паровоз на полном ходу.

— Мне кажется, твой паровоз на полном ходу врезался в скалу.

— И это тоже. Я чувствую себя как после крушения. Я не готова к отношениям с ним или с кем-то другим. Меня угнетает этот дом, этот город, этот дождь. Я словно вернулась в ту же точку, из которой отправилась. И хоть всё изменилось, я словно осталась всё та же, с теми же мечтами и глупостями в голове. В общем, я пришла спросить, зачем ты мне тогда всё это сказал, а не жаловаться. И получила вполне исчерпывающий ответ. Спасибо!

— Ир! — догнал её Воскресенский в прихожей. — Прости меня за тот поцелуй.

— О! Он был неплох. Тебе не за что извиняться.

— Ты понимаешь, о чём я.

— Конечно, я понимаю. Но я так чертовски устала всех понимать. Мне себя бы понять.

Мне бы себя найти, — подумала она, выйдя от Бориса Воскресенского.

Но где себя искать, она точно знала.

Пусть сейчас она была растеряна, пусть ей было плохо, и страшно, и одиноко, но она точно знала, что есть человек, которому не всё равно, как она себя чувствует, кто поймёт, защитит, поможет, утешит, ну, может, немножко сравнит её с небом, но кто без недостатков, даже волшебники не без изъяна. И ей не надо ждать идеального момента, чтобы сказать ему об этом.

— Давай отсюда уедем, — ткнулась Ирка в его широкую грудь.

— Конечно, — ответил её волшебник. — А куда?

— В Москву, Питер, в Арктику, хоть на северный полюс.

— Арктика это и есть Северный полюс, — ответил он.

— Какой ты зануда, Воскресенский, — улыбнулась Ирка. — Всё, хватит разговоров, — потащила она его в спальню. — Я хочу секса, радости существования и большой бутерброд. С икрой.

— Не знаю, насчёт икры, — задумался он.

— Маме прислали с Владивостока литра три.

— О, ну тогда всё в порядке, — улыбнулся Вадим. — С остальным проблем нет. Если…

— И да, я выйду за тебя замуж, рожу тебе ещё троих детей, буду поддерживать тебя во всех твоих начинаниях, мы объездим весь мир, проживём долгую счастливую жизнь, умрём в окружении детей и внуков в один день. И никаких если! Всё, хватит. Никаких если.

И они переехали.

В Москву.

Все вместе. Потому что не было никакой возможности разлучить Андрея и Ришу.

Они и в школу ходили вместе. Их и считали за близнецов.

— Так, Воскресенские, идите сюда, — позвала их пальцем строгая директриса новой гимназии.