Если бы не генералы!

Интересно и другое. Мехлис до мая 1942 года был на фронтах представителем Ставки Верховного главнокомандования, но ведь и полководцы Василевский с Жуковым тоже были в этих же должностях. Что же это они не испытывают по отношению к Мехлису хотя бы профессиональной солидарности?

Представители Ставки

Давайте немного о представителях Ставки. Дело в том, что все они после войны возглавили Советскую Армию, а бывшие командующие фронтами были у них в подчинении. Посему командующему фронтом нужно было иметь определённое мужество, чтобы в своих мемуарах рассказать то, что он к этим представителям испытывал во время войны. Я такое мужество встретил только у маршала Рокоссовского, да и то, эту часть его воспоминаний цензура вырезала. А он писал.

«Зачем же Ставка опять начала применять то же, но под другим названием — представитель Ставки по координированию действий двух фронтов? Такой представитель, находясь при командующем одним из фронтов, чаще всего, вмешиваясь в действия комфронтом, подменял его. Вместе с тем за положение дел он не нес никакой ответственности, полностью возлагавшейся на командующего фронтом, который часто получал разноречивые распоряжения по одному и тому же вопросу: из Ставки — одно, а от ее представителя — другое. Последний же, находясь в качестве координатора при одном из фронтов, проявлял, естественно, большую заинтересованность в том, чтобы как можно больше сил и средств стянуть туда, где находился сам. Это чаще всего делалось в ущерб другим фронтам, на долю которых выпадало проведение не менее сложных операций. Помимо этого, уже одно присутствие представителя Ставки, тем более заместителя Верховного Главнокомандующего, при командующем фронтом ограничивало инициативу, связывала комфронтом, как говорится, по рукам и ногам. Вместе с тем появлялся повод думать о некотором недоверии к командующему фронтом со стороны Ставки ВГК.

…Подводя некоторые итоги оборонительного сражения на Курской дуге войск Центрального фронта, мне хочется отметить характерные моменты, о которых я и раньше упоминал, поскольку считаю их принципиальными и они меня всегда беспокоили. Первый из них — роль представителей Ставки. У нас был Г.К. Жуков. Прибыл он к нам вечером накануне битвы, ознакомился с обстановкой. Когда зашел вопрос об открытии артиллерийской контрподготовки, он поступил правильно, поручив решение этого вопроса командующему фронтом.

Утром 5 июля, в разгар развернувшегося уже сражения, он доложил Сталину о том, что командующий фронтом управляет войсками твердо и уверенно, и попросил разрешения убыть в другое место. Получив разрешение, тут же от нас уехал.

Был здесь представитель Ставки или не было бы его — от этого ничего не изменилось, а, возможно, даже ухудшилось. К примеру, я уверен, что если бы он находился в Москве, то направляемую к нам 27-ю армию генерала С.Т. Трофименко не стали бы передавать Воронежскому фронту, значительно осложнив тем самым наше положение.

К этому времени у меня сложилось твердое убеждение, что ему, как заместителю Верховного Главнокомандующего, полезнее было бы находиться в Ставке ВГК». Короче, сидел бы ты лучше в Москве, полководец Жуков!

Что-то мне подсказывает, что такое же отношение к представителям Ставки было у всех командующих фронтами, — лучше бы они все сидели в Москве! И подсказывает вот почему. Почти все эти представители написали мемуары, и ни один из них не вспомнил случая, чтобы какой-то командующий фронтом просил Сталина задержать этого представителя Ставки у него на фронте. Хотя бы на час. Если бы такое было, то эти представители вспомнили бы об этом обязательно. Как мне кажется, как только представитель Ставки, сытно поев и выпив на посошок, садился в машину, командующий фронтом вместе со штабом радостно крестились.

Так вот, Мехлис в конце Тихвинской наступательной операции оказался представителем Ставки и на только что образованном Волховском фронте, которым командовал тогда генерал Мерецков. Характеризуя Мехлиса, уже маршал Мерецков, казалось бы, и хочет сказать о нём правду, но в то же время вынужден его обгадить: «Это был человек честный, смелый, но склонный к подозрительности и очень грубый… Он воспринимал всё весьма упрощённо и прямолинейно и того же требовал от других. Способностью быстро переориентироваться в часто меняющейся военной обстановке он не обладал и наличие этой способности у других рассматривал как недопустимое по его понятиям «применение к обстоятельствам».

Что значит это мерецковское «очень грубый»? Грубее остальных полководцев Красной Армии?