Пока Мэгги двигает моими конечностями, словно ручками и ножками тряпичной куклы, каковой, по правде говоря, я себя и ощущаю, я узнаю, что она живет в Статен-Айленде с мужем, который работает полицейским на Манхэттене, студентом-первокурсником, отправленным домой, а также с семиклассницей, которая на прошлой неделе хотела стать монахиней, но уже во вторник решила обратиться в буддизм, и десятилетним мальчуганом, который будет либо следующим Илоном Маском, либо Унабомбером Теодором Качинским. Мэгги говорит, что уже переболела ковидом. Она почти уверена, что заразилась, когда шила костюмы для спектакля, где играет ее младший сын. Сюжет вертится вокруг тираннозавра, который боится сказать своим родителям, что он веган. Вот что получается, когда вы тратите все свои пенсионные накопления на частную школу для одаренных и талантливых, сетует Мэгги. Она рассказывает о своем многоквартирном доме и о постоянно меняющихся соседях-дебилах, которые живут прямо под ними. Один начал кормить скунса на пожарной лестнице. После того как его выселили, в квартиру въехала женщина, которая подсунула им под дверь записку, где спрашивала: не будут ли они возражать, если она проделает окно в своем потолке, который, конечно же, был полом Мэгги. Я смеюсь так сильно, что не успеваю заметить, как исчерпываю свои физические возможности – внезапно каждая мышца моего тела начинает вопить от боли.
Наконец Мэгги заканчивает растяжку моих конечностей. Я падаю на кровать, удивляясь, как можно так устать оттого, что кто-то другой двигал моим телом.
– Ладно, солнышко, – продолжает врач, – пора принять сидячее положение.
Я выпрямляюсь, свешивая ноги с кровати. Это требует больших усилий и концентрации, поэтому я не замечаю, как Мэгги пододвигает ко мне кресло-каталку. Она опускает один подлокотник, блокирует колеса, а затем кладет доску – своеобразный мост от моей кровати к креслу. Я смотрю сначала на него, а затем – на свое, незнакомое мне тело.
– Ни за что на свете! – решаю я.
– Если сядете в него, я принесу вам мороженое. Я знаю, где его достать.
– Даже за эскимо, – бормочу я.
Мэгги складывает руки на груди:
– Если вы не сможете сесть в кресло-каталку, то не сможете добраться до ванной. Если вы не сможете добраться до ванной, то не сможете покинуть реабилитационный центр.
– Я не могу сесть в это кресло, – продолжаю настаивать я.
– Вы не можете сделать это в одиночку, – поправляет меня Мэгги.
Она наклоняется вперед, обхватывает меня и, используя всю силу своего маленького тела, помогает мне опустить задницу на край доски. Затем Мэгги передвигает мои ноги, после чего снова наклоняется вперед, чтобы помочь мне потихоньку двигаться по доске в сторону сиденья. Мы повторяем эти действия несколько раз, прежде чем я оказываюсь в кресле-каталке. Мэгги поднимает опущенный подлокотник.
Я вся вспотела и раскраснелась, меня потряхивает.
– Апельсиновое, – выдавливаю я из себя.
– Апельсиновое – что?
– Мороженое.
Мэгги заливается смехом:
– Все или ничего. Можете поднять ногу? Да, вот так. Повторим десять раз.
Но за десятью подъемами левой ноги следуют десять подъемов правой. Затем Мэгги просит меня пошевелить пальцами ног и поднять обе руки. Когда Мэгги просит меня, взявшись за подлокотники, попытаться приподнять свое тело на дюйм, я не могу и пальцем пошевелить.
– Давайте, Диана, – настаивает физиотерапевт. – Вы справитесь.
Я не в состоянии даже сесть прямо без опоры на спинку кресла-каталки. Мне кажется, я готова вырубиться и проспать целую неделю кряду.
– В реабилитационном центре, – наконец говорю я, – сплошные садисты.
– Так и есть, – соглашается Мэгги. – Но доминатриксу, к сожалению, боятся до усрачки.
При этих словах я начинаю рыдать.
Тон врача тут же меняется.
– Простите меня, пожалуйста. Я перегнула палку. Я частенько не умею вовремя остановиться… – извиняется она.
– Я была подключена к аппарату ИВЛ в течение пяти дней, – причитаю я. – Пяти гребаных дней. Как я успела превратиться в настоящую развалину за столь короткое время?
Мэгги опускается на корточки рядом со мной:
– Поверьте, все не так плохо. Ваше состояние не идет ни в какое сравнение с состоянием других моих пациентов, которые находились на ИВЛ или ЭКМО в течение нескольких месяцев; или больных, перенесших ампутацию. Вам может быть некомфортно сидеть в кресле-каталке и шевелить пальцами ног, но именно это в конечном итоге поможет вам выписаться отсюда. Я гарантирую вам экспоненциальную выгоду от этих мелочей. – Мэгги смотрит мне прямо в глаза. – Вы можете злиться на свое тело или радоваться его успехам. Да, болеть ковидом – полный отстой. Да, находиться на ИВЛ – тоже отстой. Но многие люди, прошедшие через это, никогда не вернутся домой, а вы вернетесь. Вы можете воспринимать всю ситуацию с горечью, а можете перестать относиться к ней негативно. Большинству взрослых людей редко приходится делать что-то впервые, вы же можете испытать это ощущение вновь. – Она делает глубокий вдох. – Дайте мне две недели, и тело вновь будет вам повиноваться.