Если любишь – отпусти

Счастье длилось до марта, когда Шурку и Леву призвали в армию. Последние четыре дня Эля и Шура не расставались – Эля прогуляла занятия. А ночами они лежали, обнявшись, и смотрели в верхнюю фрамугу высоченного окна на звезды, далекие дымчатые небесные дорожки, не расползающиеся, как земные облака, а в один и тот же час появляющиеся на небосводе в своих незыблемых контурах, таких же постоянных, как их любовь. Ни Полина, ни Софа, ни Александр Моритцевич, ни его сыновья бровью не повели: стол накрывали к ужину и завтраку как положено, на семерых, и за столом Моритцевич с Шуркой несколько минут болтали по-немецки, с учтивыми улыбками переводя разговор присутствующим. На проводах сотрудники хлопали Шурку по плечам и в один голос требовали побыстрее вернуться, жениться и на радость дедушкам и бабушкам родить сына – будущего защитника Родины. И чтоб после армии Шурка сразу поступал в политехнический, а потом они заберут его к себе с руками и ногами, чтобы построить танк на зависть всему капиталистическому миру.

Последнюю ночь он провел дома. Утром, в начале седьмого, Эля, поглощенная печальными мыслями о скором расставании, бежала за молоком мимо Шуркиного дома. Бежала, глядя на сверкающее чистотой окно его комнаты – вернее, комнаты, в которой стояла узенькая Шуркина кровать и письменный стол вот у этого окна. Что он сейчас делает? Спит, наверное. Вдруг дверь подъезда открылась и из нее вышли… Шура и Нина. Элю будто лошадь копытом в грудь ударила. Она остановилась, попятилась, выронила бидон. Бидон покатился по мостовой со страшным звоном. Шура и Нина увидели ее и застыли на пороге. Лица растерянные. Эля стоит, хватая ртом воздух.

– Это не то, что ты думаешь! – Шура бросился к Эле.

Пятясь, она выбросила вперед руку, отгораживая себя от увиденного, защищая от него свое сердце.

– Эля, это не то, что ты думаешь, – наступал на нее Шурка.

Она ни о чем не думала, она все увидела: и довольное лицо Нины, и темные круги под ее глазами и под глазами Шуры, и его испуг.

– Эля, прошу тебя, это не то, что ты думаешь. – Шурка тянул к ней руки. – Эля!

– Да что ты оправдываешься! – фыркнула Нина, и это все решило.

Эля побежала домой, влетела в комнату, закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Ноги подкосились. Давясь рыданиями, она сползла по двери на пол, и сколько мама ни пыталась войти, Эля не сдвинулась с места, только шептала:

– Оставьте меня в покое.

Ее оставили в покое, и она не вышла из комнаты, а Шурка приходил. Бидон принес. С молоком. Сказал, что будет на вокзале в десять, просил ее прийти. Стоял у двери и твердил, что она все не так поняла – да, Нина ночевала у него, они разговаривали, и больше между ними ничего не было. Около десяти Эля вышла на улицу. Постояла на углу и повернула не к вокзалу, а к Университетской горке. Зажав под мышкой портфель, втянув голову в плечи, она спиной чувствовала вокзал, перрон, поезд, который вот-вот увезет Шурку в неизвестном направлении. И еще чувствовала, что там, на вокзале, стоит Нинка. И Лева там. Она будет провожать Леву завтра в десять утра, обязательно будет. Левка хороший, он настоящий друг.

В ту ночь Эля не спала ни минуты. Она смотрела в потолок, белый и ровный, как скорлупа яйца. По улице Свердлова уже давно гремели, скрежетали и звенели разными звонками трамваи: только что под их окнами остановилась одиннадцатая марка, у нее звонок тройной, что-то среднее между карканьем вороны и мяуканьем кошки, которой дверью прищемили хвост, а перед ней прогромыхала тройка, она звенит два раза, будто не то хрипит, не то лает недовольная старая собака, давно потерявшая голос.

Эля должна выжить, и она выживет. Станет сильной и выбросит из головы всякую чепуху. Она сама будет распоряжаться своей жизнью, и никто более. У нее больше никогда не будет подруг. Собственно, Нина и не была подругой, они просто гуляли вместе, да у Эли и не было необходимости в подруге – ей не нужно ни с кем шушукаться о каких-то девичьих тайнах, потому что их у нее не было. У нее все четко и ясно, она все знала наперед: в сорок шестом получит диплом врача и пойдет работать к Ивану Терентьевичу, потом он поможет ей выбрать тему и она напишет кандидатскую диссертацию. Раньше в последовательности этих событий было еще одно – она выйдет замуж за Шурку, родит двоих или троих детей, они так хотели, потому что оба были единственными детьми в семье и это их печалило, а теперь эти планы лопнули как мыльный пузырь. Может, со временем она забудет эту нестерпимую боль. Может, когда-то к ней вернется желание любить, но такой яркой и чистой, какой может быть только первая любовь, у нее больше никогда не будет. Может, она полюбит, выйдет замуж, но все это будет с другой Элей и по-другому.