Если любишь - солги

Возможно, он просто не мог. Утратил способность к естественному воспроизводству, как весь его вид. А заодно перестал понимать, что взаимная склонность мужчины и женщины не строится на одном притяжении тел, что есть что-то ещё — трепетное, сокровенное, прекрасное, и человек будет драться до конца, защищая это сокровенное от поругания...

В этот миг словно лопнула тугая мембрана. Давление прекратилась, жар угас. Мышцы стали студнем, и я с трудом удержалась на ногах.

— Хорошо, — отрывисто произнёс вампир совсем другим голосом, более лёгким, высоким, но колким, как суховей. — Поступим иначе.

Он оттолкнулся от своего стульчика, упруго поднялся и шагнул ко мне, неожиданно быстрый, текучий, как ртуть. Я откачнулась назад, чуть не упала. Что он задумал? Подслушал мысли и решил исполнить то, на что я сочла его негодным?..

— Отдай мне свою силу! — прорычал он вдруг и метнулся вперёд, оскалив клыки.

Время остановилось: я видела широко разинутую чёрную пасть, и длинный красный язык с заострённым концом, и ряды зубов, не по-человечески конусообразных, крупных, частых, и слюну на зубах, и поверх всего этого глаза, не тусклые, не свинцовые уже, а горящие лютым красным огнём. Мгновение длилось, давая мне рассмотреть каждую деталь, и я смотрела, потому что знала: как только досмотрю, время снова пойдёт, и всё кончится.

Но в этом безвременье между мной и убийцей возник Фалько. Рывком поднялся в полный рост, заслонив меня, и клыки вампира, нацеленные мне в горло, вонзились ему над правым плечом. Вампир сразу же отскочил и грязно выругался.

Фалько замер в нелепой позе — на одной ноге, вскинув руку. Наверняка он собирался напасть, но стремительный порыв, в котором не различить было отдельных движений, превратился в оцепенение. Потом Фалько затрясло, словно через него пропустили электрический ток, он упал и остался лежать, дёргаясь в конвульсиях.

И только тогда я очнулась, бросилась к нему, присела рядом. Кажется, трясла за плечи, что-то говорила, звала по имени, обнимала корчащееся тело, всё такое же твёрдое и неподатливое, будто закостеневшее, и пыталась размять ему мышцы, почему-то веря, что если заставить его расслабиться, трясучка прекратится, и он придёт в себя...

Тривечные знают, что я делала и думала в эти мгновения паники и ужаса, я мало что запомнила. Только — стальную хватку на плече, и жгучую боль в шее, и как я хотела вырваться, оттолкнуть навалившееся на меня чудовище, и не могла пошевелиться, и сознание уплывало в туман.

Потом боль как-то вдруг сменилась эйфорией, и в тумане закружились перламутровые искры, и каждая была сокровище, и каждую важно было поймать, не упустить, и я ловила, ловила, как в детстве — первый снег…

33.1

...Власть — что может быть слаще и желанней? Над сонмом миров, рядом с которыми ваш континент подобен деревушке в болотах Кривисны. Над пространством и временем. Над жизнью и смертью. Особенно над смертью. Обмануть её, перехитрить, переизобрести заново, сделать ручной и послушной. Умирать и возрождаться. С чувством новизны и жаждой жизни. Начинать всё сначала. Идти дальше. И снова добиваться власти. Над чужими умами. Над ходом истории. Над законами мироздания. Ошибаться, пробовать, исправлять ошибки. Это никогда не наскучит.

...Великие печати в моих руках. Тщательно сконструированные на основе амулетов окудников и последних достижений квантовой физики и нейробиологии. Творения науки и магии, произведения искусства. Живые, вечные. Тоже в своём роде — вампиры, кормящиеся флюидами одарённых. Дающие своим хранителям силу и умение подчинять, а создателю — контроль над хранителями... Однажды мажисьеры это поймут и проклянут свою алчность. Но позже, много позже. Пока им не хватает знаний.

Изумрудная печать даётся начальнику тайной службы. Её агенты носят чёрное и пользуются экспериментальными техномагнетическими разработками. Но выше и сильнее печати ничего нет. И если мажисьер получает её в руки, разве он спросит — зачем? Разве придёт ему в голову, что на свете не одна такая печать и даже не две? А гранд-мажисьер Юстиний Акторитас, хранитель волей Совета, признАет разве провал в памяти, посмеет ли сказать, что не отдавал приказа? Человек слаб. Даже когда силён. Да-да, такой вот парадокс.

А оборотни убивают легко. Оборотни — будущее этого мира, истинные дети его. Надо только, чтобы они перестали ненавидеть и научились любить... Гибель полудюжины агентов слишком заметна и потому недопустима. Всех удалось восстановить, а они и не поняли, что случилось, не захотели признаться себе...