Если не сможешь быть умничкой

Я зашел в нее, оставив дверь в гостиную открытой. Чтобы искать, надо иметь хоть какое-то представление о том, что именно ищешь… Я полагал, что знаю. Моя уверенность базировалась на убеждении, что Конни Мизелль — очень хорошая лгунья. И как все хорошие лжецы, она для своей лжи использовала большое количество правды. Правда ведь не только добавляет байке достоверности, но и придает ей ту толику неуклюжести, которую все мы в душе считаем свойством жизненного факта. Увы, она сделала ошибку, позволив себе упражняться во лжи с человеком, обладающим настолько цирковой памятью — то есть со мной. Если бы она не протараторила тот телефонный номер в Лос-Анджелесе, я бы никогда не позвонил в Стейси-бар. Если б она не упомянула в разговоре о том, что мама послала ей по почте Библию, я бы не имел никакого представления о том, что мне сейчас искать.

А именно за ней я сюда и пришел. За Библией. Я предполагал, что именно Библию нашел здесь Джонас Джоунс, когда он проник сюда передо мной. Но это не была уверенность. Это было только чутье — чутье историка. Я зажег настольную лампу, и увидел большой стол, огромный глобус, несколько стульев и книжный шкаф во всю стену. Где же сподручнее спрятать Библию, как не в книжном шкафу? Я напрягся, пытаясь заставить себя думать как Конни Мизелль. Стал бы я прятать Библию здесь, будь я на ее месте? Да… А с другой стороны, нет. Полно — я не смогу думать так, как она. Да и, откровенно говоря, никто не сможет.

Я посветил на книги. Все они выглядели новыми, хотя уже покрытыми солидным слоем пыли. Казалось, что их не меньше полугода бездумно выбирали по спискам Клуба «Книга месяца» и Литературной Гильдии. Они также выглядели так, как будто их никогда не читали.

На самой верхней полке, между двумя романами, которые я дал себе слово прочитать, словно начинка сандвича была втиснута цель моих поисков. Библия. Она была черная, порядка 30 см в высоту и 5–6 см толщины. По мягкому кожаному корешку, отливающему черным, шли мерцающие буквы — Святая Библия. Она была настолько близко к потолку, что мне пришлось встать на цыпочки, чтобы достать ее. Я все еще не знал, что же, собственно, я намереваюсь там найти. Быть может, подлинную историю фамильного древа Конни Мизелль? Я вытащил Библию и пошел с нею к столу.

Положив Библию на стол, я погасил настольную лампу и стал светить на книгу фонариком, держа его в правой руке. И открыл ее. Она оказалась полая. Полая и пустая внутри — не считая пистолета и газетной вырезки.

Я только собрался прочитать вырезку, как вдруг услышал шум. Это был звук закрываемой двери. Отдаленный звук. Похоже, от двери в коридоре. Затем я услышал женский голос. Он звучал на низких, приглушенных тонах, но я все равно его узнал. Это был голос Конни Мизелль. Мне показалось, что она даже засмеялась.

Затем послышался и мужской голос, звучавший как низкое рычание. Затем снова ее: «Ну… неужели нельзя чуть-чуть подождать?» И затем снова ее смех, не очень громкий. Затем тишина, потом вздох, и она сказала: «Не здесь, милый. Давай пойдем отсюда в кроватку». Затем мужской голос что-то пробормотал, что-то, чего я не мог разобрать. После этого раздалось какое-то пыхтенье, новые вздохи, и мужской голос сказал: «О, проклятье, как это прекрасно, как потрясающе!»

К описанию моего состояния в этот момент не подходит выражение «слегка удивлен»: голос принадлежал лейтенанту Девиду Синкфилду.

Глава двадцать шестая

Домой я пришел около четырех. Именно так, потому что Синкфилд и Конни Мизелль закончили скрипеть диваном только к половине четвертого. Я водрузил Библию на ее место на полке, а затем прополз под большим столом, пугливо прислушиваясь к их любовным шорохам. Я, пожалуй, ощущал легкую ревность к Синкфилду. Легкую ревность и ужасное удивление.

Наутро Сара дала мне поспать — однако Мартин Рутерфорд Хилл не дал. В 9.30 он дал мне по носу своим одноглазым игрушечным медведем. Один глаз он у него выковырял и съел шесть месяцев назад.

Через некоторое время я спустился вниз, и Сара налила мне молчаливую чашку кофе. Я сидел, пил кофе и думал. Покончив с первой чашкой, я встал и налил себе вторую.

— А мы разве так и не посадили шотландскую розу? — спросил я.

— Нет, — сказала она. — Вообще мы много чего не сделали в последнее время.

— А почему б тебе не взять сегодня ребенка и не сходить с ним в зоопарк?

Она посмотрела на меня.

— Не хочу я идти в зоопарк. И он тоже. Он терпеть не может зоопарки.

— Возьми его куда-нибудь еще, — сказал я.

— Почему?

— Я тут собрался немного посекретничать с одним парнем, — сказал я. — Будет лучше, если тебя не будет в это время поблизости.

— Что за парень? — спросила она.

— Артур Дейн.

— Тот частный сыщик?

— Вот-вот.

— Ты что-то обнаружил прошлой ночью, да?

— Полагаю, что так.

— Почему б вам с Дейном не пойти сразу в полицию? — спросила она.

Я прикрыл глаза и попытался вспомнить любовные шорохи, которые я слышал в это утро раньше. Гораздо раньше. Я потряс головой и сказал:

— Просто возьми ребенка и сходи куда-нибудь, а завтра мы купим шотландские розы.

— Почему завтра.