Мы, должно быть, успели пройти добрую милю, когда стало очевидно, что «Звезда» сокращает разделявшее нас расстояние. Майк перестал следить за балками и держал одну руку на раме, а вторую — на рычаге управления, постепенно, с большой опаской толкая его вперед, чтобы не потерять сцепления. К этому времени я был уверен, что мы делаем семьдесят миль в час: скорость больше, чем у любого локомотива, какой мы когда-либо строили или на котором ездили. Ветер ревел в ушах. Страшно было смотреть, как подпрыгивают балки: вверх-вниз, вверх-вниз. Сейчас они яростно трепыхались в полуметре от моего левого плеча… одно неосторожное движение, и моя рука превратится в кровавое месиво.
Расстояние неуклонно сокращалось. «Звезда Волинора» с каждой минутой оказывалась все ближе, и мимо пролетела отметка с цифрой «4». Значит, четыре мили уже пройдены. Лицо Майка перекосила жуткая гримаса. Я увидел, как по его лбу катится пот, но вряд ли причиной был бьющий из топки жар. Мой напарник не оттягивал больше рычаг, и я знал, что он чувствует: колеса проскальзывают. Мощность «Сэм’ла» была велика, только вот массы не хватало, чтобы получить большее ускорение из трения между четырьмя колесами драмлинского металла и железными рельсами пути. Единственный способ — это замедлить ход, пока колеса снова не сцепятся с рельсами, а потом пытаться набрать скорость.
Майк оттянул рычаг назад, и мы почувствовали, что ускорение снова вернулось к нулевому. Тут и у меня появилось то же чувство пути, что и у Майка, и я понял: колеса больше не проскальзывают. Зато у «Звезды» таких проблем не было, так что она все прибавляла скорость. Майк снова толкнул рычаг вперед, и мы опять начали постепенно ускоряться, на этот раз помедленнее, молясь, чтобы не улетели с рельс.
Пройдено шесть миль, и хотя сцепление по-прежнему было неплохим, «Звезда Волинора» дышала нам в спину, все ближе, ближе… и наконец, выпустив черное облако дыма и клубящегося пара, она промчалась мимо с оглушительным ревом.
И вроде бы чуть замедлила ход, а я ощущал себя мухой, застрявшей в патоке, видя кочегара «Звезды», который махал нам рукой. Люка Гормана никак не назовешь ни дураком, ни хвастуном, и если он пообещал, что его локомотив сделает сто двадцать миль в час, то только потому, что его механики произвели подсчеты и знали точные цифры. Когда же Майк упомянул насчет ста пятидесяти миль, это означало, что он в своих утверждениях основывается исключительно на вере и шестом чувстве, а к математике прибегает в крайних случаях.
Потом «Звезда Волинора» рванулась вперед. Кочегар дернул за веревку, и большой паровой свисток пронзительно завопил в знак приветствия. А может, насмешки. Свисток резал уши, выворачивал тебя наизнанку, что говорило о халтурной работе мастера, наспех сляпавшего поделку, но кого это волновало?
Я застыл с лопатой в руке.
Мой амулет дернулся, раз, другой, третий, словом, пока не смолк свисток. Более того, сам «Сэм’л» тоже дернулся. Драмлинский металл двуплечного рычага, за который я схватился, словно пополз под моей потной ладонью, как ознобные мурашки.
Я вытащил амулет из-под рубашки, стащил с шеи, отшвырнул и уже хотел предупредить Майка, как левая поперечная балка вырвалась из подшипника и стала раскачиваться, будто гигантская палка, над нашими головами, не доставая до черепов всего на метр или менее того, а потом вывернулась, чтобы воткнуться между рельсами. «Сэм’л» затрясся, когда колесная ось лопнула, но мы не сошли с рельсов.
Майк взвыл от гнева и толкнул рычаг вперед до отказа, а я почувствовал, как скрежещут колеса под нами, пытаясь восстановить сцепление с рельсами и не находя его. «Звезда Волинора» была уже далеко впереди, а без левой балки… Нам еще повезет, если мы сумеем проползти хотя бы десять миль.
Майк протиснулся мимо меня, сыпля такими ругательствами, каких я от него отродясь не слышал, схватился за драмлинскую веревочную петлю, хлопавшую на ветру, и привязал к паровому клапану Розин свисток желаний. Думаю, одно хорошее проклятие заслуживает другого, и кроме того, я знал, в чем заключается единственное желание Майка. По лицу видел. Почти слышал, как оно отдается эхом в его голове, со всей неистовостью, какой он никогда не выказывает никому, кроме зажатой в щипцах раскаленной железной болванки и иногда меня.
Скорость. Скорость. Скорость! СКОРОСТЬ!
Он дернул за петлю, и свисток Розы запел.
Он пел, как в нашем представлении поют ангелы: высоко и тонко, почти неслышно, только звуки отдаются в твоей душе, не одна нота, и даже не весь аккорд, но вся песня, словно аккорды, пляшущие в четырех…
Пляска. Под нашими ногами. Под нашими руками. «Сэм’л» тоже танцевал под мелодию свистка. Я опустил глаза и уронил лопату. Болты, один за другим, выскакивали из рамы локомотива, но вместо того, чтобы разлететься, двуплечные рычаги и вилы и пятьдесят других видов драмлинов смягчались, растягивались и сплавлялись во что-то, не имевшее болтов и швов.
Правая балка оставалась на месте, и мы каким-то образом удерживали скорость.