Если однажды зимней ночью путник…

Радоваться пока нечему, Читатель. Приоткрывшаяся тайна их близости состоит во взаимодополняемости двух жизненных ритмов. Для Ирнерио важна лишь сиюминутная жизнь; искусство значимо для него как предполагаемая затрата жизненной энергии, а не как долговечное произведение или наполнение жизни, выискиваемое Людмилой в книгах. Впрочем, накопленную энергию он так или иначе признает и без чтения. Ирнерио чувствует, что ее нужно прокручивать, используя книги Людмилы в качестве материальной поддержки тех произведений, в которые он вложит свою энергию хотя бы на миг.

– Вот эта подойдет, – говорит Ирнерио, засовывая в куртку одну из книг.

– Ее-то я сейчас и читаю. Так что вынимай. К тому же книга не моя, я должен вернуть ее Каведанье. Подбери что-нибудь еще. Скажем, вот эту. Они очень даже похожи…

Ты взял томик, перетянутый красной бумажной полоской: «Последний бестселлер Сайласа Флэннери». Поэтому они и схожи: романы Флэннери издаются в едином графическом оформлении. Но дело не в оформлении. На суперобложке крупно выведено название романа: «В сети…» Это два экземпляра одной и той же книги! Вот так неожиданность.

– Ого! Я и не думал, что Людмила уже…

Ирнерио отдергивает руку:

– Это не Людмилина. Мне такого добра и даром не надо. Надо же, а я решил, что их и след простыл.

– То есть? А чья же она? И что значит «след простыл»?

Ирнерио берет книгу двумя пальцами, направляется к маленькой двери, открывает ее и швыряет книгу внутрь. Ты за ним. Просовываешь голову в темную комнатушку. На столе пишущая машинка, магнитофон, словари, толстая папка. Достаешь из папки титульный лист, выносишь его на свет и читаешь: Перевод Гермеса Мараны.

Ты стоишь как громом пораженный. Читая письма Мараны, ты, казалось, видел Людмилу между строк… Все объяснялось просто: ты не мог не думать о ней, и это лишь доказывало, что ты по уши в нее влюблен. И вот, осматривая дом Людмилы, ты нападаешь на след Мараны. Что это, наваждение? Нет, с самого начала ты предполагал, что между ними существует связь… Ревность, воспринимавшаяся до сих пор как игра с самим собой, овладевает тобой до кончиков ногтей. Не только ревность, но и подозрительность, недоверие; такое чувство, что ты уже не можешь быть уверенным ни в ком и ни в чем… Погоня за прерванной книгой, возбуждавшая тебя вдвойне, поскольку ты совершал ее вместе с Читательницей, оборачивается погоней за Людмилой, уносящейся по лабиринту загадок, уловок, притворства…

– А… при чем тут Марана? – спрашиваешь ты. – Он что, здесь живет?

Ирнерио качает головой:

– Жил. Когда-то. Вряд ли он вернется. Все, что он навыдумывал, насквозь пропитано фальшью: и что бы о нем ни говорили, тоже будет фальшивым. В этом-то он преуспел. Принесенные им книги внешне ничем не отличаются от обычных, но я их вмиг узнаю, на расстоянии. При том, что все бумаги Мараны должны, по идее, находиться в этой комнатушке. Время от времени где-нибудь обязательно появляются его следы. Сдается мне, что он сам оставляет их – приходит сюда втихаря, когда никого нет, и снова подтасовывает…

– Подтасовывает?

– Ну да… Людмила говорит, что все, к чему прикасается его рука, становится фальшивым. Я, например, твердо знаю: начни я использовать побывавшие у него книги, мои работы станут фальшивыми, даже если они будут точно такими, как всегда…

– Тогда почему Людмила хранит его вещи в этой комнатушке? Ждет, что он вернется?

– С ним Людмила была несчастной… Она не могла читать… Наконец она сбежала… Она первой ушла… Потом ушел и он…

Призрак удаляется. Ты переводишь дух. Прошлое позади.

– А если он опять появится?

– Она опять сбежит…

– Куда?

– Все туда же… В Швейцарию…

– А что, в Швейцарии у нее кто-то еще? – Ты невольно вспоминаешь о писателе с подзорной трубой.

– Можно сказать и так. Но это совсем другая история… Старик детективщик…

– Сайлас Флэннери?

– По словам Людмилы, всякий раз, когда Марана убеждает ее, что разница между правдой и ложью – это всего лишь наше предубеждение, она чувствует, что ей нужно увидеть человека, у которого книги зреют, как желуди на дубе… Так она говорит…

Неожиданно открывается дверь. Входит Людмила, бросает на кресло плащ и пакеты.

– А, знакомые лица! Извините за опоздание!

Ты пьешь чай вместе с Людмилой. Рядом должен быть Ирнерио, но его место почему-то пустует.

– Ведь Ирнерио только что был здесь. Куда он подевался?

– Наверное, вышел. Он приходит и уходит, не говоря ни слова.

– В твоем доме так принято?

– Почему бы и нет? Ты-то как сюда попал?

– Я и многие другие!

– Это что – сцена ревности?

– Разве у меня есть на нее право?

– А ты надеешься когда-нибудь его получить? Если так, лучше вообще не начинать.

– Что начинать?

Ты ставишь чашку и пересаживаешься на диван, где сидит Людмила.