Если покинешь меня

Докторша вошла в полупустую одиннадцатую комнату. Папаша Кодл с Медвидеком — за ней. Только Вацлав и Гонзик были здесь, да покашливающая под одеялом Мария с любовным романом в руке и ее мамаша, сидевшая, как изваяние, и смотревшая в одну точку. Летнее солнышко, как магнит, вытянуло из барака всех остальных обитателей.

— Как ваше здоровье, ребята? — спросила врач. У нее были гладкие черные волосы, выразительный орлиный нос, смуглая загоревшая кожа. Июнь в этом году теплый, Вацлав еще в начале мая видел первых купальщиков на озерах Дутцентайх.

— Вон там лежит пациентка, — кивнул Вацлав в угол у дверей. — У этой девушки tbc ulcero cavernosa, — он почувствовал легкое удовлетворение от ее удивленного жеста.

— Вы врач?

— Студент-медик. Меня исключили из университета. Сделайте что-нибудь для меня.

Она спрятала холеные руки в карманы куртки из желтой замши, а глаза вопросительно уставились на кудрявую голову папаши Кодла.

— Моя задача, брат, заключается лишь в том, чтобы составить для господина министра общий обзор о санитарном состоянии лагеря… Вы обращались со своей просьбой через руководство?

Вацлав упорно старался даже мельком не взглянуть в слюнявую рожу папаши Кодла. Однако не выдержал, и в тот единый миг, когда их взгляды скрестились, Вацлав сумел увидеть в этой мерзкой физиономии торжество победы; дескать, право первой ночи, паренек, ничего не поделаешь! А теперь начальник может и бросить ее тебе, как собаке бросают кость. Пожалуйста, бери, папаша Кодл еще никогда долго не валандался с одним и тем же объектом.

— Брат Юрен подал заявление о желании работать в Канаде. Все меры приняты. Дело в стадии рассмотрения… — услужливо доложил Кодл.

— Неврастения, — врач нерешительно протянула руку и приподняла веко Вацлава. — Вытяните вперед руки и растопырьте пальцы!

Пальцы Вацлава тряслись, как осиновые листья на ветру. Врач достала тонометр.

— Так, так, низкое давление, истощение, друг мой, вам необходимо поправиться, прибавить в весе. Гуляйте больше на свежем воздухе, соблюдайте режим, делайте холодные обтирания, хорошо питайтесь, старайтесь сохранять душевный покой.

— Вы надо мной смеетесь? — Вацлав сжал зубы.

Женщина смяла в ладони платочек. Ее загорелое лицо немного покраснело.

— Вам необходимо много спать, — добавила она смущенно.

— Сплю я много, — Вацлав сморщился. — Каждый четный день.

— Не понимаю.

— Каждый нечетный меня жрут клопы.

— Дезинфицируем каждые три месяца, но разве управишься тут, — развел руками папаша Кодл. — Если бы братья соблюдали чистоту, все бы выглядело иначе.

Вацлав медленно сжал кулаки и на мгновение закрыл глаза.

В комнату влетел запыхавшийся розовощекий молодой человек с пестрым галстуком.

— Пани доктор, дайте на минутку машину! Только здесь, на дворе, одну сценку, у нас тут кинооператор с закрытой машиной, ваша открытая подходит лучше. — Он с трудом сдерживал свой энтузиазм.

Она критически посмотрела на его лазурно-синий пиджак с покатыми плечами.

— Редактор Тондл из «Свободной Европы», простите. — Он зарделся, как девочка.

— Только не дальше лагерной ограды, — она хмуро посмотрела на Вацлава. — Я включу вас в список больных на получение пакета голландского Красного Креста… — Врач вынула из сумочки записную книжку.

Привычная сдержанность покинула Вацлава. Все равно она ему до сих пор еще не принесла никакой пользы, да и терять ему было нечего.

— Не затрудняйтесь, — сказал он грубо. — Там вот посмотрите, — он указал в угол, — Мария Штефанская. Ей тоже доктор прописал пакеты Красного Креста. Один раз его получала, во второй раз он был пустой, а в третий раз ей и вовсе ничего не выдали. Не сердитесь, пани доктор, мы в лагере не любим, когда приезжающие начинают за писывать свои обещания в блокноты.

— Скоро обед, — вмешался папаша Кодл, поднеся к глазам запястье с золотыми часами, — а вас еще ждет много пациентов.

Доктор испуганно взглянула на Вацлава, повернулась и решительно подошла к Марии Штефанской.

— На что жалуетесь, милая?

— Я немного кашляю, — ответила Мария по-польски и села. Доктор достала из чемоданчика фонендоскоп.

— Оставьте нас, пожалуйста, одних, — сказала она мужчинам и расстегнула Марии пижаму.

Вацлав зажмурил глаза, но все же успел увидеть впалую, белую, как творог, плоскую, мальчишескую грудь.

Врач скоро вышла в коридор и пригласила мужчин.

— Она давно должна была быть в больнице. Сегодня же я приму меры. Как мог коллега оставить ее в комнате в таком состоянии? А где вообще находится этот коллега из медпункта? Почему я его не вижу?

— Он достает медикаменты для больных, бегает где-то по Нюрнбергу, ему обещали пенициллин в американской военно-санитарной службе, — сообщил папаша Кодл.

— Я переговорю с ним. Нельзя рисковать здоровьем наших людей! Мы армия, и армия, которая находится здесь, чтобы воевать. В эмиграции мы единый организм, судьба единицы затрагивает всех. И должна признаться, брат начальник, что я потрясена… Вы ее мать? — обратилась она к Штефанской. — Девушку отправим в больницу, там будет хорошее питание.

Штефанская смотрела на нее ничего не выражающим взглядом.

Папаша Кодл перевел слова врача.