Если покинешь меня

— Нравится мне твое мужество и энтузиазм, парень. Ты знаешь, чего хочешь. Таких немного в Валке. Некоторые здесь потеряли самих себя, начали хиреть, как цветы, пересаженные в глину. От других не добьешься четкого ответа, почему, собственно говоря, они вообще находятся в эмиграции. Возможно, что они сами того не ведают. Есть здесь скептики, для которых будущее — туман. Почти все чего-то ждут, на что-то надеются. Эмиграция, мой друг, это ожидание. Однако некоторые ждут чуда, но счастье не приходит к людям, неспособным бороться.

Кодл встал. Тяжело ступая на пятки, он прошел к висевшему на стене белому шкафчику с красным крестом на дверце. По соседству с несколькими бинтами и пузырьком йода стояла бутылка с тремя звездочками. Кодл налил гостю и себе. Вацлав незаметно стер следы губной помады со своей рюмки, но от проворных мышиных глаз Кодла это движение не ускользнуло. Однако он не подал виду и продолжал:

— Вообще это кабинет начальника лагеря Зиберта, но с сегодняшнего дня я его замещаю, он опять заболел — язва желудка. Пей, коньяк мы ему вернем. Папаша Кодл еще ни перед кем не оставался в долгу.

— Я хочу выбраться из Валки, здесь невозможно жить!

Папаша Кодл, запрокинув голову, выпил свою рюмку. Потом долго фыркал и шумно чмокал мокрыми губами. Казалось, задетый последним замечанием Вацлава, он хотел было защитить лагерь, но вдруг он изменил свое намерение.

— Я ведь говорил об умении ждать. — Кодл склонил голову к плечу. — Никто не собирается прожить здесь жизнь, но нельзя же переть напролом. Куда ты денешься? — мягко сказал он. — В других лагерях не лучше, легально ты на работу не устроишься: немецким биржам труда запрещено устраивать на работу эмигрантов, пока в Западной Германии имеются сотни тысяч своих безработных.

Кот прыгнул к хозяину на колени и тихонько замурлыкал, щуря зеленые глаза. Кончиком пальцев Кодл почесывал кота, не прерывая своей речи.

— Папаша Кодл находится здесь именно для того, чтобы помогать людям поднимать голову. А ты, если меня не обманывает чутье, вполне достоин моей заботы. Первым делом, конечно, нужно пройти проверку. Без этого ты значишь меньше, чем этот кот. Затем сделаем широкий заход. Мы попросим разрешение на твой выезд в Канаду, США, Австралию. Поедешь куда захочешь. На худой конец, будешь учиться в Германии. Папаша Кодл имеет кое-какие связи. Я ничего не обещаю, брат мой, за молодца говорят его дела, а не слова. Пей! Зиберт не держит плохого вина.

Вацлав смотрел на жирное пятно на полосатой сорочке Кодла, на расстегнутые верхние пуговицы брюк. Вид у него был отнюдь не привлекательный, и все же Вацлав почувствовал какое-то облегчение. Его подкупал живой интерес Кодла к судьбе человека при том безразличии, с которым он сталкивался здесь на каждом шагу.

— Думаю, что ты, малый, хороший патриот. И ушел ты на Запад не затем только, чтобы закончить образование, но и затем, чтобы бороться против тьмы, которая поглотила нашу родину.

В единении — сила. Нигде эта заповедь так не свята, как в эмиграции. А в действительности что? Папаша Кодл не ангел, он может выпить, иногда и другой грех совершить, но, как поглядишь вокруг, сердце кровью обливается, так бы и заревел. Говоришь людям, что мы должны быть вместе, а они отвечают: «Дайте нам жратву получше!» Убеждаешь их, что уважение к себе мы можем снискать только собственной дисциплинированностью, а они орут: «Давай новые ботинки!» Да, не только герои, но и бездельники без идеалов, беспринципные, бесхребетные люди очутились в Валке. Ты в этом еще убедишься. Именно поэтому, мой дорогой камрад, я так уважаю каждого порядочного, каждого преданного человека. И мне кажется, я не ошибаюсь, видя такого человека в тебе.

— Вы действительно не ошибаетесь, — пробормотал, немного волнуясь, Вацлав.

Жабий, слюнявый рот Кодла был в каком-то непостижимом противоречии с его сердечным тоном.

— Да, да, именно поэтому я откровенно перейду прямо in medias res дела. Необходимо забрать нашу часть лагеря в чешские руки. — Папаша Кодл с таинственным видом наклонился вперед. — Зиберт, — Кодл положил ладонь на мясистый затылок, рассеянно оглянулся на аптечку на стене и понизил голос до полушепота, — дурной человек. Ну, я не знаю, я не был выселен из Чехословакии, на его месте, может быть, и я вел бы себя не лучше, но разве можно ожидать любви к чехам от судетского немца телом и душой? Зиберт ездит во Франкфурт на совещания Lagerf"urer’ов^[48] с американцами, «выхлопатывать» лучшие условия для эмигрантов. Представь себе, как он станет защищать интересы тех, кто отобрал у него родину, имущество, все!

Папаша Кодл сбросил кота с колен и, заложив руки за спину, стал топать по комнате.

— Кое-чего мы уже добились. У нас медпункт, чешский врач, Комитет содействия выезду за океан. Это жизненно важная организация! Да и то, что папаша Кодл, смиховец^[49] до мозга костей, крещенный во влтавской водице, замещает начальника, — тоже большой успех, редкое исключение. Жаль только, что мало людей, способных это оценить. Ведь управление лагерями всюду в немецких руках.