Если покинешь меня

Высунув кончик языка, поминутно заглядывая в анкету Вацлава, Гонзик заполнял бланк с просьбой направить его на работу в Канаду. Его, конечно, влекло в страны Тихого океана, но он не мог записаться в иное место, чем Вацлав. Вацлав — его опора, ангел-хранитель. К тому же в конце концов это все равно. Все красоты мира так или иначе находятся за морем, а Европу он уже узнал в регенсбургской тюрьме, в Мюнхене и по пути в Нюрнберг. Ничем в общем она не отличалась от его родины; от Европы он ничего не ждет. Вот если он выберется за океан, тогда можно будет путешествовать по Юкону, Колорадо или Амазонке Но пока нужно держаться за Вацлава.

В комнате было натоплено до нестерпимой жары. Гонзик прикидывал, как бы прихватить полюбившуюся открытку с полинезийкой, но взмокший от жары Вацлав настаивал на немедленном уходе.

— Я и мой муж, мы оба будем стараться сделать для вас все, как для своих родных детей. Много чешских патриотов за океаном вспоминают нас добрым словом. Я была бы очень рада, если бы и вы в скором времени оказались среди них. Но когда это случится? Только не в нашей власти определить этот срок. Те, которые были согласны на любые условия, обычно слишком долго не ждали. А обстоятельства и условия заранее предвидеть нельзя. Смотря по тому, в чьи руки в консульстве попадет ваше дело. Мы работаем с людьми, и сами мы — люди. Тут уж ничего не поделаешь, — пани Ирма без видимой причины рассмеялась. — Теперь пройдите рядом, в F"ursorge^[53] — сказала Ирма. — Медвидек изготовит вам фотокарточки, утром вы принесете их сюда.

Вошел почтальон и почтительно снял с головы синюю фуражку.

— Заказное письмо для папаши Кодла. В канцелярии я его не нашел.

— Муж в Мюнхене, в командировке. Дайте письмо, я сама распишусь.

Изумленный Вацлав выпустил ручку двери, а у Ярды поднялись кверху брови.

— Так прощайте, молодые люди, и запомните, что в пани Ирме вы можете видеть маму, хотя по возрасту она для такой роли еще молода, — жеманно заворковала пани Ирма и дружески протянула через барьер руку Вацлаву. Ладонь Ярды она продержала в своей руке на секунду дольше. — Жаль, что мой именно сегодня в отъезде. — Пани Ирма пристально и обещающе посмотрела на Ярду и целомудренно опустила глаза.

Слабый морозец неприятно пощипывал влажные от пота лица и заставил юношей спрятать руки в карманы. Песок скрипел под ногами Вацлава, который шел, низко опустив голову.

— Кодл — папаша лагеря, фрау Ирма — мамаша. Ну что ж, хорошие родители — фундамент семьи, — заключил Ярда, нервно приглаживая растрепавшиеся на ветру волосы.

Медвидек сразу узнал Ярду. Фотограф усадил Вацлава, затем и Гонзика перед двумя потрескивавшими рефлекторами, тараторя через пятое на десятое всякую чепуху. Озадаченный Вацлав, испытывая какое-то незнакомое ранее чувство ненависти, обратил внимание на длинные тонкие пальцы Медвидека, на его бабий, толстый, низко посаженный зад.

— Вы уже свободны, хлопцы, — обратился Медвидек к Вацлаву и Гонзику.

Но они не спешили уходить.

Медвидек долго усаживал Ярду, поворачивая его туда и сюда, похлопывал по плечу, хватал за подбородок. Ярда, наконец, не выдержал и дал ему по рукам.

— Делай дело, а то в морду дам, свинья!

Маленькие глазки за очками виновато заморгали. Медвидек нажал кнопку, перевел пленку в аппарате и метнул на Ярду грустный, какой-то умоляющий взгляд.

Молодые люди опять очутились на сыром, леденящем ветру. Гонзик брел в стороне от товарищей. Перед его глазами до сих пор проносились окрашенные в пастельные тона видения далеких стран, полуобнаженная девица с вызывающе закинутыми за голову руками. Ему представилась в этой же позе Ирена. Девушка на открытке чем-то напоминала ее.

Внезапно в его воображении возникла другая картина. Он зримо представил себе черные руки на белых плечах Ирены, на ее шее, груди… Гонзик зажмурился, его охватило тупое безразличие. Спотыкаясь, добрел он до своей комнаты. Усилием воли ему удалось заставить себя не взглянуть на верхние нары у окна, где виднелось свернувшееся калачиком тело Ирены.

Гонзик уселся за стол с книгой Бромфилда, которую ему дал Капитан. Но строки прыгали перед его глазами. Наконец он убедился, что вообще не может понять того, что читает.

Гонзика очень занимал вопрос: видел ли Капитан те самые открытки, когда, как и они сегодня, заполнял анкеты на выезд? Капитан, вероятно, собрался ехать в Канаду, Новую Зеландию или Австралию. А сегодня, по истечении девяти месяцев, он ходит по ночам на воровской промысел в нюрнбергском предместье. Гонзик хотел бы обо всем этом поговорить с Капитаном, но у него не хватало смелости, не было сил разрушить воздушный замок, который воздвиг он для себя. Возможно, в будущем башни этого замка рухнут сами собой, но зачем ему сокрушать все это прежде времени? Горькая правда будто бы лучше розовых надежд, но эта истина хороша для тех, кто каждый день ходит на работу в чистом воротничке, после хорошего завтрака. В Валке предпочтительнее беспочвенные мечтания — горьких истин здесь пока больше, чем нужно.

7